Малисии: она верит, что жизнь устроена как сказка.

— Ну, это довольно безобидно, или? — спросил Кейт.

— Да, но если в сказке кто-то умирает… то это всего лишь слово.

Третья группа Тяжёлых Мочителей остановилась на отдых — у них закончилась амуниция. Никто из них не хотел идти к стене, по которой текла вода, потому что пришлось бы проходить мимо ловушки. И никто не хотел смотреть на то, что лежало в ловушке.

— Бедный старый Свежесть, — сказала одна из крыс. — Он был хорошей крысой.

— Ему надо было быть осторожней, — ответила другая крыса.

— Он думал, что он всё знает, — добавила другая крыса. — Достойная крыса. Хотя от него и пахло немного.

— Надо его, пожалуй, вытащить из ловушки, — сказала первая крыса. — Это неправильно, его там оставлять.

— Да. К тому же мы голодны.

Одна из крыс сказала: — Опасный Боб считает, что мы не должны жрать крыс.

Другая ответила ей: — Нет, мы не должны жрать тех крыс, о которых мы не знаем, от чего они умерли. Потому что они могут быть отравлены.

Третья крыса сказала: — Но мы знаем, отчего он умер. Он умер от того, что его расплющило. А это не заразно.

Они посмотрели в сторону мёртвого Свежесть.

— А что происходит с тем, кто умирает? — медленно спросила одна из крыс.

— Его съедают. Или он высыхает. Или плесневеет.

— Что, и это всё?

— Ну, обычно лапы остаются.

Крыса, задавшая вопрос, сказала: — А что же с тем, что внутри?

На что крыса, упомянувшая лапы, ответила: — О, ты имеешь в виду зелёную желеобразную штучку? Это лучше не трогать. На вкус ужасно.

— Нет, я имею в виду ту часть внутри, которая и есть ты. Куда исчезает это?

— Извини, я тебя не понимаю.

— Ну, я имею в виду… ну ты знаешь… как сны?

Крысы закивали головами. О снах они всё знали. Сны оказались для них большим шоком.

— Когда во сне тебя преследуют собаки или ты летишь и тому подобное… С кем это происходит? Не с твоим телом, потому что оно спит в этот момент. Значит, в нас должно находиться что-то невидимое. И быть мёртвым — это почти как сон, верно?

— Нет, не совсем как сон, — неуверенно ответила одна из крыс, покосясь на довольно плоское тело, которое когда-то называлось Свежесть. — Когда ты спишь, нет столько крови, и ничего не торчит. И ты просыпаешься.

— Ну, — ответила крыса, заговорившая о чём-то невидимом, — когда ты просыпаешься, куда девается тот, кто был во сне? Когда же ты умираешь… Куда девается то, что было внутри?

— Что, зелёная желеобразная штучка?

— Да нет же! То, что позади глаз!

— Ты имеешь в виду такое розово-серое?

— Нет! Я имею в виду что-то невидимое!

— Откуда мне знать? Я никогда не ела ничего невидимого!

Крысы опять посмотрели на Свежесть.

— Мне не нравится говорить об этом, — сказала одна из них. — Это напоминает мне тени в от пламени свечи.

Другая крыса сказала: — А вы слышали о Крысе-Скелете? Говорят, она приходит и забирает того, кто умирает.

— Говорят, говорят, — проворчал один из самцов. — Ещё говорят, что существует Большая Подземная Крыса, которая сотворила весь мир. И что, людей она тоже сотворила? Хорошо же она к нам относится, если она сотворила людей!

— Кто знает? Может, людей сотворил Большой Человек.

— Ах, всё это глупости, — сказала скептическая крыса по имени Томат.

— Ну хорошо, но ты же не будешь отрицать, что всё не могло просто так само появиться. Должна быть причина. И Опасный Боб говорит, что есть вещи, которые мы должны делать, потому что так правильно. Но кто решает, что именно правильно? Откуда это «правильно» и «неправильно»? Говорят, что если быть в жизни хорошей крысой, то Большая Крыса подготовит для тебя туннель, полный всяких вкусностей, куда тебя поведёт Крыса-Скелет.

— Но Свежесть всё ещё здесь. И я не видела пока никакой Крысы-Скелета!

— Но говорят, её видят только те, кого она забирает.

— О, о, — сказала одна из крыс тоном, в котором нервозная неуверенность граничила с безумным сарказмом. — И как же видят мёртвые Крысу-Скелет, а? Ты можешь это объяснить? Жизнь достаточно трудна и без невидимых вещей, которые невозможно увидеть!

— Что здесь происходит?

Крысы повернулись и вздохнули с облегчением, увидев приближающегося Загара.

Он пробежал мимо них. За ним бежала Питательно. Член его команды, считал Загар, должен с самого начала знать, что бывает с теми, кто делал ошибки. — Понимаю, — сказал он, осматривая ловушку. Он печально покачал головой. — Что я вам всегда говорю?

— Что мы не должны идти в те туннели, которые ещё не отмечены, шеф! — сказал Томат. — Но Свежесть… Он не очень-то прислушивается к другим, э, не очень-то прислушивался. И он не хотел терять времени, шеф.

Загар исследовал ловушку, пытаясь сохранять выражение решимости и уверенности на лице. Это давалось ему с трудом. Такую ловушку он видел впервые. Она выглядела ужасно: не из тех, что разрубает, а такая, которая раздавливает. И она была поставлена так, что крыса, бегущая к воде, неизбежно включала спусковой механизм.

— Теперь он точно не в состоянии никого слышать, — констатировал факт Загар. — Лицо мне его знакомо, если не считать вылезших из орбит глаз и вывалившегося языка.

— Э, сегодня утром, когда мы стояли в строю, ты сказал ему пару слов, — проговорила одна из крыс. — Ты сказал ему, что его мать вырастила его для того, чтобы хорошо мочиться, шеф.

Лицо Загара не показало никакого выражения. Через несколько секунд он сказал: — Нам нужно идти дальше. Здесь полно ловушек. Сюда мы вернёмся позже. Через этот туннель никто не идёт, понятно? Я хочу услышать «Да, Загар»!

— Да, Загар, — ответили крысы.

— И один из вас пусть стоит на страже, — продолжил Загар. — В туннеле ещё могут быть другие ловушки.

— Что нам делать со Свежесть, шеф? — спросил Томат.

— Не жрите зелёную желеобразную штучку, — сказал Загар и побежал дальше.