Салон был отделан желтым камчатным шелком, на фоне которого прекрасно выделялись тускло мерцавшие багеты, столики и кресла вишневого дерева. В камине весело полыхал огонь, но на сердце у сэра Перрана было холодно и тоскливо. Около Джулии, сидевшей за письменным столом у окна, горело несколько свечей в большом подсвечнике. Снаружи доносился несмолкаемый гул дождя, и от этого чернота за окнами казалась еще чернее.
Было воскресенье, в доме баронета никого не принимали. Из большой Малиновой гостиной долетали звуки арфы и пение сестер. Сегодня, однако, их чистые голоса не приносили сэру Перрану никакой радости. Все его мысли были сосредоточены на одном: как оборвать лондонский сезон сестер Вердель.
Именно этот вопрос он обдумывал, поглядывая на Джулию из-за газеты. Накануне она была вне себя от радости: леди Каупер привезла им приглашения на «среды Алмака». И теперь эти приглашения как-то сами собою выступили на первое место в планах сэра Перрана. Может быть, устроить скандал в Доме Алмака? Да, пожалуй, это будет лучше всего. Он с трудом сдержал довольную улыбку.
– Вы не нальете мне чаю?
Чашка стояла на столике около его кресла, и он вполне мог бы обойтись без помощи жены, но ему хотелось понаблюдать за нею.
– Сейчас… только… закончу фразу, – не поднимая головы, отозвалась Джулия. Она писала к своей батской подруге, Мэри Браун. Наконец, положив перо на серебряный поднос, она встала из-за стола.
Сегодня Джулия, одетая в бледно-голубое муслиновое платье, была особенно хороша. Она с улыбкой подошла к круглому столику у окна, на котором, рядом с букетом нежных роз, стояли серебряный чайник, сахарница и кувшинчик для сливок, взяла чайник и направилась к мужу. С той же улыбкой она наполнила его чашку ароматным напитком. На ее лице не мелькнуло и тени недовольства: она как будто вовсе не замечала того, что чай в его чашке выпит лишь наполовину.
Сэр Перран проследил за тем, как она не спеша отнесла чайник на место и вернулась к своему столу. Он презирал ее всей душой. Любовь к ней, просочившаяся в его сердце некоторое время назад, сменилась ненавистью. Эта женщина подло обманывала его целых три месяца. Угождая ему во всем и притворяясь любящей женой, она на деле хотела лишь одного: добиться, чтобы ее сестры получили свой вожделенный лондонский сезон. Впрочем, подумал баронет, не исключено, что причины его ненависти не только в этом.
Вчера вечером он видел ее с Эдвардом. Она была в шелковом развевающемся платье восхитительного золотисто-коричневого цвета, который так шел к ее волосам и лицу. Сэр Перран стоял за дверью гостиной и мог беспрепятственно видеть свою жену и племянника, оставаясь при этом в тени. И пока он наблюдал за ними, ненависть начала вскипать в нем горячим ключом. Он ненавидел и презирал их обоих – Джулию и Блэкторна. Как этот щенок увивался вокруг Джулии, как пылко целовал ее пальчики, каким влюбленным остолопом стоял перед нею! На миг сэру Перрану даже почудилось, что перед ним вот-вот возникнет София с ее никчемными объяснениями.
Джулия склонилась над письмом. За что он презирает ее? – спросил сам себя сэр Перран и сам себе ответил: за то, что она никогда не будет любить его по-настоящему. Забавно – собираясь жениться, он вовсе не думал ни о какой любви. Ему нужен был лишь Хатерлей, карьер и наследница покойного Делабоула. Он хотел властвовать над нею и над ее сестрами, тем самым доказывая всему свету, что его давние враги наконец-то повержены. Но теперь, став мужем Джулии, он больше власти, больше всего на свете желал слышать от нее слова преданности и любви.
Возможно, безумие ревности начало овладевать им еще тогда, когда его племянник на его глазах украл у него невинность Джулии; украл – ибо только он, будущий супруг Джулии, имел право владеть ею. И все же он не мог понять, почему, сокрушив Делабоула и женившись на Джулии, то есть достигнув всего, чего желал, он не испытал естественного для победителя довольства. В конце концов, думал он, что Джулия? Всего лишь символ. Зачем же он хочет теперь от нее того, чего она заведомо не может ему дать?
Она уже не раз намекала, что была бы рада видеть его в своей постели, однако сэр Перран решительно пресекал подобные признания. Она также говорила о своем желании слышать в Хатерлее детские голоса и добавляла, что готова нарожать хоть десяток малышей. От этих ее слов внутри у сэра Перрана все переворачивалось. У них могут быть дети. Его дети!.. Ее краткая связь с Блэкторном не увенчалась рождением ребенка; и вот теперь она просит его стать отцом ее детей.
Вспомнив об этом, сэр Перран неожиданно разволновался до того, что у него защемило сердце. Нет, больше он не мог находиться с нею в одной комнате!
Он неторопливо сложил газету, встал и, хромая, пошел к двери.
– Перран, что с вами, вам нехорошо? – словно издалека донесся до него участливый голос Джулии, но он ничего не ответил.
Он ненавидел этот голос, он ненавидел Джулию.
Дойдя до лестницы, где никто не мог его видеть, он сунул трость под мышку и без малейших признаков хромоты спустился на первый этаж. Он направлялся в свой личный кабинет – маленькую комнатку в задней части дома.
Вся обстановка кабинета состояла из двух глубоких кресел, обитых темно-красным шелком, письменного стола из полированного красного дерева и стула рядом с ним. На окнах висели темно-красные, в тон креслам, портьеры. Войдя, сэр Перран принялся взволнованно вышагивать по комнате. Руки его тряслись, в груди кипела ярость столь непомерная, что ему самому делалось от нее не по себе.
Куда делась его привычная уверенность, его чувство господства над окружающими? И что, собственно, случилось?
Не что, а кто. Случилась
И вот, уже в Лондоне, Блэкторн снова пытается ее соблазнить. Нет, с этой постылой парочкой пора покончить, и самое время подумать о том, как лучше всего это сделать.
Едва мысли баронета свернули в это новое, более приятное русло, он начал быстро успокаиваться и уже через несколько минут вполне пришел в себя.
Подойдя к столу, он извлек из жилетного кармана небольшой ключик, отпер нижний правый ящик и достал из него пачку писем, перевязанную черной шелковой лентой.
