Блэкторн не понимал, почему от одной ее близости все его принципы и решения, казалось, полетели в тартарары. Ведь всего минуту назад он не собирался так страстно целовать и прижимать ее к себе, теперь же он, кажется, готов был пойти гораздо дальше, стоило ей только намекнуть.

– Джулия! – едва слышно шепнул он ей в ухо и, услышав в ответ собственное имя, снова жадно приник к ее губам. Желание его стремительно росло и становилось все непреодолимее. С нею, по всей видимости, происходило то же самое, или, возможно, она угадала его состояние, потому что неожиданно она вырвалась от него и отошла к камину.

С минуту он стоял неподвижно, пережидая, когда волна страсти спадет. Но едва он поднял глаза и увидел Джулию, которая стояла с опущенными плечами, глядя в пол, сердце его пронзила острая боль. Он снова подошел к ней и взял ее за плечи.

– Ах, Эдвард, – прошептала она. – Как глупо, что я поверила собственным выдумкам. Все это время я доказывала себе, что могу быть счастлива и без тебя, и вот, стоило тебе дотронуться до меня и поцеловать, – и я уже не понимаю, как буду уходить из этой комнаты… А я должна это сделать.

Эдвард притянул ее к себе и поцеловал золотистую макушку. Она склонила голову ему на плечо.

– Я люблю тебя, – шепнул он ей в самое ухо. – Что нам делать, Джулия?

Горло ее тоскливо сжалось. Хотелось поднять голову и подставить ему губы, но кто знает, чем это могло кончиться? Она уже не доверяла себе.

– Я жена твоего дяди, – сказала она, – и намерена любить его и сделать все, чтобы он тоже меня полюбил. Как бы я ни хотела быть с тобой, это уже невозможно: я дала слово хранить верность мужу. Прошу тебя, помоги мне его сдержать.

Эдвард долго молчал и, прижимая ее к себе, тихонько целовал ее волосы. Наконец он сказал:

– Я сделаю все, как ты скажешь.

– Сейчас я могу сказать тебе только одно, – прошептала она, медленно высвобождаясь из его объятий. – Уходи. Пожалуйста.

– Хорошо, я уйду, но сперва я тоже должен сказать тебе кое-что. Посмотри на меня. – Джулия подняла на него глаза, и они тотчас наполнились слезами. Эдвард дотронулся рукой до ее щеки. – Я мечтал, что мы будем жить с тобою вместе до конца наших дней и спать в одной постели всегда, если только я не стану тебе неприятен. Я мечтал, что ты нарожаешь мне детей и будешь заботиться о них, растить их мужественными и сильными. Я ухожу, но хочу, чтобы ты знала: мое сердце рвется от тоски. Мне снова, как прошлым летом, приходится навсегда прощаться со своими мечтами. Ты понимаешь меня?

Джулия медленно кивнула. Слезы выкатились у нее из глаз, но она не замечала их.

– Тогда, – продолжал он, – мне остается только сказать, что я уважаю твое решение хранить верность мужу и готов во всем тебе подчиниться. Только скажи мне, что я должен делать.

– Пожалуйста, не ищи встречи со мною, – сказала она. – Если случайно наши пути где-то пересекутся – прошу тебя, проявляй ко мне одну только светскую учтивость. Иначе, боюсь, что я сама…

– Я знаю. – Наклонив голову, он уперся лбом в ее лоб. – Хорошо. Пусть будет светская учтивость. – И, едва коснувшись губами ее губ, он быстро вышел из гостиной.

Несколько минут спустя Джулия уже покачивалась в роскошной городской карете своего мужа, которая выехала с Баркли-сквер и направилась в сторону Гроувенор-сквер. Небо мало-помалу начинало проясняться, и кое-где сквозь пелену серых облаков проглядывали бледно-голубые клочки. Воздух после ночного дождя казался особенно свежим и чистым, но в его свежесть уже вплеталась стойкая струя лошадиного пота. По улицам разъезжали повозки для сбора отбросов, ими правили дюжие плечистые возчики. Тут и там к небу поднимались темные столбы дыма от очагов и каминов, топившихся углем. Почти все дома в городе были темно-серые, а в тех местах, куда обычно сваливался уголь, стены почернели от въедливой пыли.

Джулия, впрочем, предпочитала не замечать вездесущей угольной пыли и дыма, которым в недалеком будущем суждено было видоизменить облик столицы, и искренне любовалась прекрасными зданиями и оживлением на городских улицах. Навстречу ей катились кареты всех видов и мастей: одноместные открытые экипажи, роскошные парные двуколки, фаэтоны, спешившие в Гайд-парк, легкие прогулочные кареты, старомодные четырехместные коляски и ландо. Этот город полон движения, думала Джулия, а всякое движение рано или поздно должно вести вперед. И хотя присутствие Эдварда в столице ее немало смущало, она все же была рада, что наконец попала в Лондон.

Следующая неделя принесла с собой круговорот радостных событий, и первым из них был бал, устроенный маркизой в честь сестер Вердель. Если до сих пор Джулия еще немного сомневалась в успехе Элизабет, Каролины и Аннабеллы в Лондоне, то после бала сомнения ее окончательно развеялись. С первого же момента их появления перед гостями, когда они, все вчетвером – две черноволосые и две златовласые красавицы, – грациозно спустились по мраморной лестнице в доме леди Тревонанс, у младших сестер буквально отбоя не было от кавалеров.

Джулия и сама могла бы собрать около себя целый шлейф поклонников, однако она предпочитала находиться возле мужа, предупреждая его малейшие желания. Он держался отстраненно, и время от времени Джулия ловила на себе его взгляд, исполненный какой-то непонятной печали. Однако он по- прежнему оставался равнодушен к расспросам жены и, по-видимому, не собирался говорить ей, что его удручает.

И все же, несмотря на явную холодность сэра Перрана, Джулия была довольна началом этого сезона. Первые две недели ее пребывания в Лондоне полностью совпали с предсказаниями леди Тревонанс. Каждый вечер ей приходилось вывозить своих сестер по меньшей мере в четыре разных места, дверной молоточек их дома на Гроувенор-сквер почти не смолкал, а сам дом скоро стал похож на большой цветочный магазин. Отсутствие приглашений в Дом Алмака было пока незаметно, поскольку традиционные «среды Алмака» еще не начались. Джулия надеялась, что до их начала сестры успеют проявить себя с наилучшей стороны и что мамино воспитание, вкупе с их собственными достоинствами, поможет им утвердиться в лондонском великосветском обществе.

Что касается Эдварда, то после их первого нечаянного свидания Джулия убедилась, что уже может встречаться с ним на людях без прежнего, почти непреодолимого желания броситься к нему в объятия. При виде его она всегда напоминала себе о своем долге перед мужем и о том, как важно для нее сейчас завоевать сердце сэра Перрана. В ее жизни не могло быть места для Эдварда, и она это знала. Кроме того, думала она, в июне она все равно вернется в Бат и не увидит его в течение многих месяцев, а может быть, и лет – учитывая, что положение в Европе опять резко обострилось.