— Успокойтесь, вы, маньяк! Вот… — он резко повернулся, надеясь вырвать трость.

Маклин стоял, слегка покачиваясь, с поднятой тростью, и смотрел на него с выражением надменного высокомерия.

— Я полагаю, — произнес Маклин, растягивая слова, — Монтеварчи сказала тебе, что она близкий друг бедной мисс Апджон? Да, — он кивнул. Да, она должна была так сказать. Я никогда не видел мисс Апджон. До того, как она… э… исчезла из Трайдента, я никогда не слышал ни о ней, ни о тебе. И графиня тоже!

— Но она сказала…

— Ты уже взрослый, парень! Подумай! Воспользуйся теми мозгами, что господь дал тебе!

— Хорошо…

— Да. Ты скоро поймешь, что в этом деле ты не должен принимать что-либо за чистую монету. Даже меня, — он рассмеялся сардоническим смехом. — Особенно меня.

— В каком деле? О чем вы, собственно, говорите? — Престин чувствовал себя неловко оттого, что происходило что-то такое, о чем он не имел представления, и его сбросили в самый центр этих событий, не объяснив, куда грести.

— Если вы собираетесь кормить меня небылицами о шпионах и секретных агентах или подобной болтовней, не утруждайтесь. У меня есть собственная.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я был втянут в это безмозглым шпионом — авиация кишит ими — и этот идиот дал себя застрелить. Я старался, чтобы мое имя было в то время в стороне от всего этого. Если вы собираетесь заниматься этим старьем, я пожалуюсь полковнику Блэку. Он обещал мне…

— Мне ничего не нужно, дорогой мой, от твоего распутного прошлого, за исключением одной детали.

— Что это?

— Ты идешь напрямую. Прекрасно. Я много узнал о тебе за то время, что ты был в Риме. Но мне известно, что и графиня тоже. Ее организация почти столь же эффективна, как моя.

Престин пожалел о том, что бросил курить. Путаница раздражала его. Полковник Блэк — ни имени, ни подразделения — обещал ему. Шпиона застрелили, секреты были сохранены, и Престин молчал ради осторожности. А теперь это. Что, если Фритси тоже была шпионом? Ты уже взрослый, сынок…

— Как то, что вы узнали, поможет нам найти Фритси?

Маклин упер тяжелый взгляд своего яркого воробьиного глаза в Престина.

— Если Монтеварчи собирается нанести тебе визит, то она скоро будет здесь. Мой друг в Лондоне достаточно хорошо тебя знает; у него много знакомств в мире авиационного журнализма, так же как и в других, менее фантастических мирах.

Престин не понял этого замечания и, несмотря на собственное ощущение безотлагательности, не мог не спросить:

— Что фантастического в авиационном журнализме?

— Не обязательно журнализм, мой мальчик. Но люди твоего типа живут в облаках; вы, молодые авиаторы, не знаете о том, что происходит в реальном мире. Любой блестящий молодой человек в любых ВВС поглощает ту специфическую, опьяняющую атмосферу, которую создает его служба. Она пропитана гордостью, легкостью, испытанностью оружия и самолета — Великий Боже! Ваши ребята играют в игрушки, которыми можно уничтожить весь мир!

— Вам не кажется, что они знают об этом?

— Знают, конечно, теоретически. Но чувствуют ли они то, что могут уничтожить? Что они знают о той жизни, которой приходится жить штатскому смотрящему в лицо безработице, режущему, как нож, недовольству работодателей, или болезни, когда нет комфортабельного базового госпиталя — они никудышные маленькие воины, которые раздевают штатского до полной наготы, и ваши сплошь увешанные наградами авиаторы ничего не знают о них!

Престин поднялся и направился к Маклину. Он впервые столкнулся с таким болезненным гуманизмом и приготовился быть настойчивым.

— Итак, Дэвид Маклин. Вы расстроены…

Это был тот предел, до которого ему было позволено дойти.

— Расстроен! Конечно, я расстроен! Я не летал в течении двадцати пяти лет и не был в конце концов вышвырнут без права быть расстроенным! Иди ты к черту!

— Мой отец был летчиком гораздо дольше, и его не выгнали в конце концов — и он не согласился бы с вашими чувствами, Маклин.

— Я слышал о твоем отце, молодой Престин. Королевские ВВС. Очень высокопоставленный и могущественный. Он был маршалом авиации, не так ли, перед тем как ушел в отставку? Разве это не провал? Если бы он не дал сигнал по индивидуальному каналу — разве он не потерпел бы неудачу, как я?

— Никто, насколько мне известно, так не думает. Вы лучше уходите, Маклин. Я устал спорить с вами о себе, но если вы начнете оскорблять моего отца, я сломаю об вас вашу трость — в более подходящем для этого месте.

Тонкое лицо Маклина с полными красными щеками внезапно разбилось на мириады линий и морщин, когда но улыбнулся своей очаровательной улыбкой. В его темных глазах отразился свет, и они засверкали.

— Какого черта мы с тобой спорим, Боб! К черту все это, мы же союзники! Друзья! Мы оба на одной стороне, не так ли?

— Вы слишком перенервничали. Пока я не узнаю, что происходит, я не приму ничью сторону. Господи помилуй! Вы врываетесь в мою комнату в середине ночи, болтаете о том и о сем, так ничего мне и не сказав, и теперь вы не можете понять, почему я настаиваю на вашем уходе! Давайте, Маклин! Выметайтесь!

Это странное ночное интервью начинало действовать на Престина, и он понимал только, что такая атмосфера легко может заставить его пойти на такие поступки, о которых он может пожалеть впоследствии. Дэвид Маклин не казался ему опасным, несмотря на его номер с ударом тростью. Что было нужно этому человеку? В таком случае, поставив под сомнение ее подлинность, что было нужно графине Монтеварчи? Что бы это ни было, если это означало возвращение Фритси, Престин хотел это знать.

То, что он накричал на Маклина, чтобы тот убирался, было юношеской реакцией на неожиданное воздействие. Он сказал:

— Нет, Маклин. Не уходите. Во всяком случае, не сейчас. Я понял, что я должен узнать, что вам нужно — если это поможет мисс Апджон.

— Уже лучше, мой мальчик. Гораздо лучше. Я легко раздражающийся человек, и у меня вспыльчивый нрав — но ты к этому еще привыкнешь.

— Может быть. Что вы знаете об исчезновении Фритси?

— Я очень много знаю о нем, если я прав. Если нет — что ж, в таком случае я знаю не больше, чем ты или полиция или кто-нибудь еще. — Маклин встал, застегивая плащ на изящные застежки. — Но мы не можем здесь оставаться, если сюда идет Монтеварчи. Она будет не одна. В этом я могу тебя уверить.

— Не одна?..

— Не прикидывайся простаком. Графине, как и мне, известно о той силе, которой ты обладаешь.

Престин поднял свою отсохшую руку, легкая улыбка сдвинула его губы в гримасу недоверия.

— Сила, которой я обладаю? Я? О чем вы теперь говорите?

— Я думал, ты знаешь. Ты хочешь сказать? — мой друг в Лондоне говорил мне, что твоим знакомым известно о том, что ты теряешь вещи, и всегда терял, как они утверждали. Ты хочешь сказать, что ты не знаешь? Я могу только сожалеть, что не познакомился с тобой много лет назад…

Но ужасный смысл его слов уже дошел до Престина. Он опустился на край кресла, рискуя упасть, и почувствовал себя дурно.

— Я… Я! — он затряс головой. — Нет! Вы ошибаетесь! Это сделал не Я!

— Как ты еще можешь это объяснить?

Престин посмотрел на старика взглядом, умоляющим об избавлении от внезапно обрушившейся на него вины.