Франц. Мы находились в пятистах километрах от Смоленска. Окопались в одной деревушке Командир убит, капитаны убиты, из командиров нас осталось двое лейтенантов и один фельдфебель. Забавный триумвират; лейтенант Клаг был сыном священника, идеалист, витающий в облаках... Фельдфебель Генрих твердо стоял на земле и был стопроцентным нацистом. Партизаны отрезали нам путь к отступлению: дорога обстреливалась и день и ночь. Припасов оставалось на три дня. Кто-то из солдат поймал двух русских крестьян; их заперли в сарай, и они считались пленными.

Клаг (удрученно). Какая скотина!

Франц (не оборачиваясь). А?

Клаг. Генрих! Говорю — какая он скотина!

Франц (сумрачно, в той же позе). А... да..

Клаг (жалобно и мрачно) Франц, я влип!

Франц круто поворачивается к нему.

Он вбил себе в голову, что заставит заговорить этих крестьян.

Франц. А-а-а-а... (Пауза.) А ты, ты против того, чтобы он издевался над ними?

Клаг. Я не прав?

Франц. Не в этом дело.

Клаг. А в чем?

Франц. Ты запретил ему входить в сарай?

Клаг молча кивает.

Так пусть не входит.

Клаг. Ты прекрасно знаешь, что он меня не послушает.

Франц (возмущенно, с притворным удивлением). Как?

Клаг. Нет у меня нужных слов.

Франц. Каких слов?

Клаг. Чтобы убедить его.

Франц (ошарашен). Ты еще хочешь убедить его! (Грубо.) Обращайся с ним как с собакой, заставь его ползать.

Клаг. Не могу. Если я позволю себе презирать человека, даже палача, то больше никого не смогу уважать.

Франц. Если один из подчиненных хоть раз ослушается тебя, то конец. Никто не будет тебе повиноваться. Уважать человека смешно, и запомни лучше: если ты наплюешь на дисциплину, это приведет к поражению, к резне или к тому и другому одновременно.

Клаг (поднимается, подходит к двери, приоткрывает ее и выглядывает наружу). Он опять перед сараем: выслеживает их. (Закрывает дверь, поворачивается к Францу.) Спасем их!

Франц. Ты их можешь спасти, если спасешь свой авторитет.

Клаг. Я думал...

Франц. Что?

Клаг. Генрих почитает тебя, как господа бога.

Франц. Потому что для меня он мешок с дерьмом: это логично.

Клаг (смущенно). Если ты ему прикажешь... (С мольбой.) Франц!

Франц. Нет. Пленные — твое дело. Тебя перестанут уважать, если прикажу я. А случись, что меня убьют, Генрих, понимая, что ты за слюнтяй, примет командование. Это будет катастрофой и для моих солдат, потому что он скотина, и для твоих пленных, потому что он живодер. (Пересекает комнату, подходит к Иоганне.) И также для Клага: в каком бы он чине ни был, Генрих все равно закопал бы его в яму.

Иоганна. Почему?

Франц. Клаг мечтал о нашем поражении.

Клаг. Я не мечтал: я хотел этого!

Франц. Не имеешь права!

Клаг. Это будет крахом Гитлера!

Франц. И также Германии. (Смеясь.) Капут! Капут! (Возвращаясь к Иоганне.) Он сражался с ними только мысленно: проклинал нацистов в душе, пытаясь забыть, что на деле был их слугой.

Иоганна. Он не был их слугой.

Франц (Иоганне). Бросьте! Вы из той же породы. Голосом, руками, всей своей плотью он служил им. А богу твердил, что не волен в своих поступках... Но он их совершал! (Возвращаясь к Клагу.) Война — это ты. Отрицая ее, ты обрекаешь себя на бессилие: отдаешь задаром свою душу, моралист. За свою я потом рассчитаюсь. (Пауза.) Главное — выиграть! А тогда уж займемся Гитлером.

Клаг. Поздно будет.

Франц. Поживем — увидим! (Возвращаясь к Иоганне, злобно.) Меня надули, сударыня, и я решил, что во второй раз я не дам себя надуть.

Иоганна. Кто же надул вас?