Фелицией.

Чтобы предотвратить крупные неприятности, которые могли нежданно-негаданно постигнуть Денни и его жену, Барбара должна была признать общепринятую версию того, что случилось с 'черным ящиком', записывавшим все разговоры в кабине погибшего лайнера, – версию, которую она неоднократно отвергала в разговоре с коллегами и которую всерьез намеревалась оспорить в официальном порядке. При этом как бы само собой подразумевалось, что Барбара должна забыть о том, что она слышала на извлеченной из 'черного ящика' магнитной пленке.

В случае, если она продолжит свои попытки докопаться до правды или попытается сообщить о своих сомнениях газетам, телевидению или широкой общественности, Денни и Ребекка исчезнут – это губастый обещал ей твердо. В подвале одной частной усадьбы, надежно звукоизолированном и специально оборудованном для проведения допросов третьей степени, Денни прикуют наручниками к стене, подтянут ему веки скотчем так, чтобы он не мог закрыть глаза, и заставят смотреть, как человек с чувственными губами и его коллеги медленно, не спеша убивают Ребекку и ее нерожденное дитя.

Потом они начнут отрезать пальцы на руках самому Денни. По одному в день, с использованием самых современных хирургических методов, чтобы предотвратить заражение и смерть от болевого шока или кровотечения. Денни, таким образом, будет оставаться в сознании и не умрет, хотя с каждым днем от него будет оставаться все меньше и меньше. На одиннадцатый, двенадцатый и тринадцатый дни они отрежут ему уши и язык.

По словам толстогубого, программа подобного 'деликатного' хирургического вмешательства была рассчитана на целый месяц.

И каждый день, ампутируя у Денни ту или иную часть, тот или иной орган, они будут говорить ему, что отпустят его к матери, не причинив никакого дальнейшего вреда, если только она согласится участвовать в заговоре молчания, который, в конце концов, послужит высшим национальным интересам, так как имеет непосредственное отношение к важнейшим оборонным программам.

Отправив в рот очередной ломтик сыра, губастый тут же оговорился, что нарисованная им картина может не соответствовать действительности в некоторых деталях, однако в том, что все происходящее замыкается на интересы безопасности государства, он уверен на сто процентов, хотя и не представляет, каким образом сведения, которыми владеет Барбара, способны подорвать обороноспособность Соединенных Штатов. С другой стороны, заметил он, в той части своего повествования, в которой упоминалось о том, что, согласившись на сотрудничество, мисс Кристмэн сумеет избавить сына от окончательной разборки на части, он, возможно, слегка погрешил против истины, так как, разгласив однажды известные ей факты – а именно это и должно было привести Денни в означенный подвал, – Барбара вряд ли сумеет спасти ситуацию, заявив, например, что все сказанное ею ранее – выдумка. Таким образом, сын все равно будет для нее потерян, но даже в этом случае они намерены до конца поддерживать его жизнь, единственно для того, чтобы Денни не переставал гадать, за что упрямая и жестокая мать обрекла его на нечеловеческие муки. Под конец, наполовину или полностью сойдя с ума от боли, Денни проклянет ее самым страшным проклятием и будет умолять Бога, чтобы его мать гнила в самом глубоком аду до самого Страшного суда.

Продолжая отрезать ломтики 'Гауды' и подавать их самому себе на кончике опасного, острого ножа, толстогубый гурман заверил Барбару, что ни полиция, ни головастые – или считающиеся таковыми – ребята из ФБР, ни могущественная армия Соединенных Штатов не смогут надежно обеспечивать безопасность Денни и Ребекки до скончания веков. По его словам, он работал на организацию такую могущественную и обладающую такими безграничными возможностями, что ей по силам было сговориться, обойти, а то и нажать на любое учреждение или агентство федерального или местного подчинения.

Потом губастый попросил Барбару кивнуть, если она верит сказанному.

Барбара поверила ему сразу и без малейших колебаний. Безоговорочно. Этот сладострастный голос, который буквально смаковал каждую произнесенную угрозу так, словно слова могли иметь вкус и остроту, был голосом человека безгранично самоуверенного и крайне гордящегося своей принадлежностью к могущественной тайной организации, которая, кроме всего прочего, платила ему очень большую зарплату, дополняемую разными льготами, так что в старости этот губастый любитель сыра мог рассчитывать на самые щедрые пенсионные выплаты, установленные для гражданских служащих. Впрочем, Барбара искренне надеялась, что до старости он не доживет и его розоволицый напарник – тоже.

Закончив, губастый спросил, согласна ли Барбара сотрудничать.

Она снова кивнула без малейшего колебания и совершенно искренне, хотя чувство вины и унижение были почти непереносимыми. Да, она согласна молчать. Конечно. Безусловно.

Разглядывая бледный ломтик сыра, обмякший на кончике ножа, как наколотая на острогу рыба, губастый заявил, что обязан сделать все возможное, чтобы гарантировать ее честное и добровольное сотрудничество. Ему хотелось бы, чтобы Барбара никогда не испытывала желания нарушить данное слово. Поэтому, сказал он, прежде чем уйти из отеля, он и его партнер выберут наугад одного из служащих или постояльцев – первого, кто попадется им по пути, – и застрелят его тремя выстрелами в упор. Две пули в грудь, одна – в лоб.

Потрясенная Барбара попыталась показать, что в этом нет никакой необходимости, что она согласна, согласна на все, однако губы ее были надежно заклеены липкой лентой, а руки – прикручены к стулу, поэтому единственное, на что она оказалась способна, это на приглушенное, жалобное мычание без слов. Она не хотела, чтобы на ее совести была смерть постороннего человека. Страшным ночным гостям не было никакой необходимости проводить эту жуткую демонстрацию серьезности своих намерений, ведь она же поверила им, поверила без колебаний!

Но все было тщетно. Не отрывая от ее лица своих скорбных глаз, губастый медленно доел сыр. Его пристальный взгляд, казалось, лишал ее сил и энергии, но отвернуться Барбара не могла.

Прожевав последний ломтик 'Гауды', убийца вытер нож о простыню, потом сложил его и убрал в карман. Облизывая губы и цыкая, чтобы извлечь застрявшие в щелях между зубами последние крошки лакомства, он собрал с кровати разрезанный целлофан и кусочки красного воска и, поднявшись с кровати, выбросил мусор в корзину возле стола.

Его молодой напарник, который за все время не проронил ни слова, выступил из темного угла. Тонкая, нетерпеливая улыбка голодной змеи больше не трепетала тенью на его лице, а застыла в уголках рта, как гипсовая маска.

Барбара все еще пыталась протестовать против убийства ни в чем не повинного человека, когда мужчина с печальными глазами подошел к ней сзади и с силой ударил по шее ребром ладони.

Перед глазами Барбары вспыхнули яркие фиолетовые искры. Обмякнув, она почувствовала, что падает куда-то вместе со стулом, но сознание покинуло ее еще до того, как Барбара ударилась головой о покрытый тонким ковром пол.

На протяжении, наверное, минут двадцати ей мерещились отрезанные пальцы, каждый из которых был тщательно упакован, словно сыр, в красную оболочку. На креветочно-розовых лицах появлялись хрупкие зубастые улыбки, которые тотчас же рассыпались, точно порванные жемчужные ожерелья, и мелкие белые зубы, подскакивая, катились по полу, но в темноте между влажными губами уже вырастали новые, а по- детски невинные глаза подмигивали и брызгали искрами голубого света. Были в ее видениях и печальные собачьи глаза – черные, блестящие и цепкие, как пиявки, в которых Барбара видела не свое собственное отражение, а искаженное беззвучным криком лицо Денни с вырванными кровоточащими ноздрями.

Когда Барбара пришла в себя, она снова сидела, свесившись вперед, на стуле, который кто-то поставил вертикально. Очевидно, один из двоих убийц в последний момент сжалился над ней.

Запястья ее были прикручены к подлокотникам таким образом, что, приложив определенные усилия, она могла бы освободить руки. Меньше чем через десять минут борьбы Барбаре удалось выдернуть правую руку и размотать клейкую ленту с левой. С помощью своих собственных маникюрных ножниц она перерезала ленту, обмотанную вокруг головы. С осторожностью отделив пластырь, залепивший рот, она с удивлением обнаружила, что он почти не повредил кожу.

Едва освободившись и вернув себе способность говорить, Барбара бросилась к телефону, но замерла на месте с трубкой в руке, так и не набрав номер. Она просто не знала, кому ей можно позвонить, поэтому, слегка поколебавшись, опустила трубку на рычаги.

Не было никакого смысла уведомлять ночного дежурного, что кому-то из гостей или служащих отеля