жуткий запах невозможно забыть, Джо. Даже за сто лет. При некоторых условиях горят даже современные термостойкие пластики и негорючие пластмассы на фенольной основе, а тут еще топливо, вонь от горящего винила, изоляции и паленой резины… не говоря уже о запахе горелого мяса и органических отходов из сливных цистерн бытовой системы. Из туалетов, попросту говоря…
Джо заставил себя снова заглянуть в яму, ибо знал, что ему нужно будет уйти с этого места не ослабленным и уничтоженным, а накопившим достаточно сил, чтобы искать справедливость вопреки всему, и в первую очередь – вопреки неограниченному могуществу его предполагаемых врагов.
– Обычно, – продолжала Барбара, – даже после самых страшных катастроф остаются достаточно большие обломки, глядя на которые можно представить самолет таким, каким он когда-то был. Например, крыло, часть фюзеляжа или хвостовое оперение… Иногда, в зависимости от угла падения, на месте катастрофы можно найти отломившийся целиком нос или почти не поврежденную кабину.
– Но в данном случае все было не так? – спросил Джо.
– Да, – решительно кивнула Барбара. – Обломки были словно пропущены через мясорубку. Все, что уцелело, оказалось настолько деформировано, перекручено, смято, что с первого взгляда невозможно было определить даже тип самолета. На виду оставалось слишком мало обломков, и нам показалось, что это не мог быть 'Боинг'… И все же он весь был тут; просто самый большой обломок был не больше автомобильной дверцы. Единственным, что я сумела опознать с первого взгляда, оказалась часть турбины и встроенное пассажирское сиденье. Все остальное разбросало по всему лугу и даже рассеяло в лесу, на холмах к северу и западу.
– Скажите, Барбара, в вашей практике это было самое серьезное крушение? – спросил Джо.
– Пожалуй, ничего более страшного я действительно не видела. Сравниться с этой катастрофой могут, пожалуй, только две… Об одной я уже упоминала – я имею в виду трагедию в Хоупвелле в 1994 году, когда разбился самолет компании 'Ю. Эс. Эйр', следовавший рейсом 427 на Питсбург. В тот раз не я была старшим следователем, но на месте катастрофы мне побывать довелось.
– А… тела? В каком состоянии были тела к моменту, когда вы добрались сюда из Пуэбло?
– Джо, послушай…
– Вы сказали, что никто не мог уцелеть. Почему вы так уверены в этом, Барбара?
– Не знаю, стоит ли мне объяснять тебе почему… – тихо ответила она и отвернулась, когда Джо попытался встретиться с ней взглядом. – Картины, которые я видела… они потом являются во сне, терзают сердце и душу.
– В каком состоянии были тела? – не сдавался Джо.
Барбара обеими руками отвела назад свои седые волосы и, отрицательно покачав головой, с самым решительным видом спрятала руки в карманы.
Джо набрал в грудь побольше воздуха, выдохнул судорожным рывком и повторил свой вопрос:
– Я хочу знать, что стало с людьми, Барбара. Это очень важно, и каждая деталь может помочь мне разобраться в… во всем этом. Даже если я не узнаю от вас ничего важного, эти… картины, как вы их назвали, помогут моему гневу не остыть, а гнев мне очень и очень нужен. Он дает мне силы и решимость идти до конца.
– Неповрежденных тел не было, – с ледяным спокойствием ответила Барбара, не глядя на него.
– Совсем не было? – не поверил Джо.
– Ни одного целого тела.
– Скольких человек из трехсот тридцати сумели в конце концов опознать ваши специалисты? По зубам, по частицам тканей, по каким-то другим признакам, которые могли бы подтвердить, что такой-то и такой-то действительно погиб в этом адском котле?
Голос Барбары оставался ровным, лишенным всяческих эмоций, но ответ прозвучал так тихо, что Джо едва расслышал его.
– Я думаю, чуть больше сотни.
– Остальные были раздавлены, разорваны, обожжены, – сказал Джо, намеренно раня себя этими жестокими словами.
– Гораздо хуже, – поправила его Барбара. – В момент удара происходит взрыв и высвобождается такая колоссальная энергия, что большинство останков органического происхождения вообще перестают быть похожи на части человеческих тел. В данном случае из-за разлитой крови и разлагающихся останков риск инфекционного заболевания был настолько велик, что нам пришлось переодеться в биозащитные костюмы. Несмотря на опасность, каждый, самый ничтожный, обломочек необходимо было вывезти из зоны падения, зарегистрировать и передать для исследования специалистам и экспертам, поэтому для того, чтобы защитить наших сотрудников, нам пришлось установить на бетонке возле шоссе целых четыре дезинфекционные станции. Большинство останков и обломков прошли через них, прежде чем попали в специальный ангар в аэропорту Пуэбло.
С жестокостью, которая, по его мнению, должна была доказать ему самому, что горе никогда не заслонит и не погасит его гнева до тех пор, пока он не завершит своего собственного расследования, Джо сказал:
– Как я понял, и самолет, и люди выглядели так, словно их пропустили через камнедробилку. Так?
– Достаточно, Джо. Если ты узнаешь больше, это ничем тебе не поможет.
На лугу стояла абсолютная тишина. Можно было подумать, что они двое находятся в начальной точке Творения, откуда в момент Начального Взрыва божественные силы устремились к дальним пределам Вселенной, оставив здесь только немую, безвоздушную пустоту.
Несколько крупных пчел, разморенных августовской жарой – бессильной, впрочем, победить приступы холода, охватывавшие Джо изнутри, – выбрались наконец из своих затерянных в лесу гнезд и лениво перелетали от одного маслянисто-желтого цветка к другому, двигаясь так, словно они вдруг стали действующими персонажами своих собственных коллективных грез о сборе сладкого нектара. Во всяком случае, никакого жужжания, производимого этими апатичными лакомками, Джо не слышал.
– И почему же вышел из строя руль поворота? Почему самолет начал рыскать и в конце концов сорвался в пике? – спросил он. – Из-за отказа гидросистемы?
– Ты и в самом деле не читал никаких отчетов? – снова удивилась Барбара.
– Я не мог.
– Возможность того, что в гибели рейса 353 виноваты взрыв бомбы, погода, попадание в инверсионный след другого самолета и тому подобные причины, рассматривалась, но от этих версий мы отказались почти сразу. Наши технические эксперты, специалисты по авиационному оборудованию – а только в этом расследовании их участвовало двадцать девять человек, – восемь месяцев подряд изучали в Пуэбло обломки, но так и не сумели уверенно назвать истинную причину гибели 'Боинга'. Они подозревали то одно, то другое – например, неполадки в демпферах рыскания или разгерметизацию отсека электроники. Одно время эксперты всерьез подозревали поломку рамы крепления двигателя, потом отказались от этой теории в пользу аварии реверса тяги, однако ни одно из их подозрений так и не подтвердилось, и никакой причины, о которой можно было бы объявить официально, с полной уверенностью, наши техники так и не нашли.
– Насколько это было необычно?
– Достаточно необычно. Как правило, мы находим причину, но бывают и исключения. Впрочем, я могу припомнить только два таких случая: один раз мы потерпели неудачу в Хоупвелле в 1994 году. Про этот случай я уже говорила. Второй раз был в 1991-м, когда 'Боинг-737' упал на посадочной полосе в аэропорту Колорадо-Спрингс. Тогда тоже никто не спасся. В общем, бывают случаи, когда даже мы бессильны.
Джо, слушавший ее с напряженным вниманием, сразу обратил внимание на слова Барбары о том, что эксперты не нашли никакой причины, о которой можно было бы объявить официально. Он хотел спросить об этом, но тут его осенило.
– Марио Оливерри сказал мне, что вы досрочно подали в отставку. Это случилось примерно семь месяцев тому назад.
– Марио… Хороший парень. В этом расследовании он возглавлял подразделение, занимавшееся человеческим фактором.
– Но, если техническая группа продолжала копаться в обломках самолета на протяжении восьми месяцев после катастрофы, это означает… что вы не возглавляли расследование до конца, хотя оно
