Они всегда были настоящими бойцами, каждая в своем роде.

Марти не знал, что сказать своим дочерям. Обычно, как и Пейдж, он без труда объяснял им, что надо делать в тех или иных затруднительных ситуациях. Пейдж смеялась, что они оба были 'Сказочной родительской машиной Стиллуотер', название, в котором сквозила и ирония, и неподдельная гордость. Сейчас же ему трудно было найти нужные слова, поскольку раньше он старался никогда не лгать им, не собирался лгать и в будущем, но в этот момент Марти не осмеливался поделиться с ними своими мрачными предчувствиями.

– Милашки! Идите сюда, помогите мне, – сказал он дочерям.

Обрадовавшись, что можно чем-то заняться, они соскочили с дивана и подошли к окну.

– Стойте здесь, – сказал он; – и наблюдайте за асфальтированной дорогой. Если какая-нибудь машина свернет к нам или проедет просто очень медленно, сделает что-то подозрительное, зовите меня. Поняли?

Они торжественно кивнули.

Марти обратился к Пейдж:

– Давай проверим все остальные окна, убедимся, что они заперты и задернем везде шторы,

Если другой незаметно подкрадется к хижине, Марти не хотел, чтобы тот смог еще и подглядывать за ними, а тем более стрелять в них через окно.

Каждое окно, проверенное им, было заперто.

В кухне, когда он занавешивал окно, выходящее на глухой лес сзади хижины, он вдруг вспомнил, что эти шторы сшила на своей швейной машинке его мать. Он представил ее, сидевшую в своей спальне за 'Зингером', внимательно смотревшую на иголку, которая бежала по материи.

Грудь сжало от боли. Он глубоко вздохнул, потом выпустил из себя воздух, повторил это еще раз, пытаясь выпустить из себя не только боль, но и воспоминания, которые ее вызывали.

Еще будет время для горя, если, конечно, они останутся живы.

Сейчас же ему нужно было думать только о Пейдж и детях. Его мать мертва. Они были живы. Холодная правда: скорбеть по ней и отцу было сейчас непозволительной роскошью.

Он нашел Пейдж во второй из двух маленьких спален в тот момент, когда она заканчивала занавешивать окно. Она включила лампу на ночном столике, чтобы не быть в темноте, когда проверяла окно, и сейчас вернулась к нему, чтобы погасить лампу.

– Пусть горит, – сказал Марти, – из-за снегопада быстро стемнеет, и снаружи ему сразу станет видно где горит свет, а где нет. Нет смысла облегчать ему задачу вычислить нас, в какой мы комнате.

Она не двигалась. Просто стояла и глядела на желтый абажур лампы, как будто пытаясь прочесть их будущее на размытом рисунке освещенной ткани.

Наконец, она взглянула на него:

– Сколько у нас осталось времени?

– Десять минут, а может, два часа. Все зависит от него.

– Что с нами будет, Марти?

Теперь настала его очередь помолчать. Ему не хотелось лгать и ей.

Когда он наконец заговорил, Марти сам удивился тому, что сказал, потому что слова вышли из подсознательных глубин, были искренни и наполнены большим оптимизмом, чем он чувствовал на самом деле.

– Мы убьем этого подонка.

Это был или оптимизм, или полнейший самообман.

Обойдя кровать, она подошла к нему, и они обнялись. Ей было так хорошо рядом с ним. На какой-то момент мир снова стал прежним.

– Мы так и не знаем, кто он, что он такое, откуда взялся, – сказала она.

– И быть может, никогда этого не узнаем. Может, даже после того, как мы убьем этого гада, мы не узнаем, почему все это случилось с нами.

– Если мы не выясним этого, мы не сможем спокойно жить.

– Да, – согласился Марти.

Она положила голову ему на плечо и нежно поцеловала следы царапины на его горле.

– Мы не сможем чувствовать себя в безопасности.

– Не в нашей прежней жизни. Но если мы будем всегда вместе, все четверо, – ответил он, – я смогу бросить все и начать новую жизнь.

– Дом, все, что в нем, мою работу, твою…

– Не это главное.

– Новая жизнь, новые имена… Какое будущее ждет наших девочек?

– Самое лучшее, которое мы сможем им дать. Гарантий не было и раньше. Ни в чем нельзя быть уверенным в этой жизни.

Она подняла голову с его плеча и посмотрела ему в глаза.

– Неужели я смогу выдержать, когда он снова ПОЯВИТСЯ?