'Ритц-Карлтон' был замечательным отелем, изысканным, построенным с щедрым использованием мрамора, известняка и гранита. Вестибюли были украшены хорошими картинами и антиквариатом. Куда ни глянь, повсюду композиции из цветов, выполненные в прекрасном высокохудожественном стиле. Ослетт был поражен этим великолепием. Облаченные в темные униформы, гостеприимные вездесущие служащие количеством превосходили гостей. Все вместе взятое напоминало Ослетту дом – имение в Коннектикуте, где он вырос, хотя фамильный дом превосходил по размерам 'Ритц-Карлтон'; его дом тоже был обставлен антиквариатом, только музейного уровня, в нем имелся штат слуг из расчета шесть к одному; а нижний холл, такой большой, что в нем помещались военные вертолеты, в которых иногда путешествовал президент Соединенных Штатов со своей свитой.

Номер из двух спален и просторной гостиной, в котором разместились Дрю Ослетт и Клокер, имел массу других достоинств, начиная от полностью укомплектованного бара до душа огромных размеров с мраморным полом и стенами, где проезжий балерун вполне мог оттачивать свои антраша во время утреннего умывания. Полотенца, правда, были не от 'Пратези', которыми он пользовался всю свою жизнь, а из отличного египетского хлопка, мягкие и хорошо впитывающие влагу.

Во вторник без десяти восемь Ослетт, уже был одет в белую хлопчатобумажную рубашку с пуговицами из китовой кости от фирмы 'Теофилиус' из Лондона, голубой кашемировый блейзер, сшитый его личным портным в Риме, любившим подчеркивать детали фасона, серые шерстяные носки, черные оксфордские ботинки (некое проявление эксцентричности), сшитые вручную итальянским сапожником, живущим в Париже, и клубный галстук в голубую, бордовую и золотую полоски. Цвет его шелкового нагрудного платка в точности совпадал с золотистой полоской в галстуке.

Одетый таким образом, в приподнятом настроении от сознания совершенства портняжного искусства, он отправился на поиски Клокера. Ему вовсе не хотелось оказаться в компании Клокера; просто он предпочитал, для собственного спокойствия, знать, чем занимался Клокер в любое время дня и ночи. Дрю лелеял надежду, что в один благословенный день обнаружит, что Клокер мертв, пораженный обширным инфарктом, или кровоизлиянием в мозг, или какими-нибудь неизвестными смертоносными лучами, о которых этот великан так любил читать.

Клокер сидел на балконе гостиной, игнорируя потрясающий вид на Тихий океан, уткнувшись носом в последнюю главу 'Меняющего форму гинеколога темной галактики', или как там называлась эта дурацкая книжонка. Он был в той же шляпе с утиными перьями, твидовом спортивном пиджаке и тапочках, но сменил носки на свежие фиолетового цвета, надел чистые спортивные брюки и белую рубашку. Как обычно, на нем был пестрый свитер, на этот раз в голубых, розовых, желтых и серых тонах. Хотя он не носил галстуков, огромная масса черных волос, высовывавшихся из открытого ворота рубашки, казалась шейным платком.

Не обратив внимания на 'доброе утро' Ослетта, Клокер отреагировал только на вторичное приветствие каким-то непонятным кратким восклицанием, каким обменивались герои 'Звездного трека', так и не подняв голову от книги. Если бы у Ослетта была пила или большой нож, он, наверное, отрубил бы Клокеру Руку в запястье и выбросил ее в океан вместе с этой книжонкой. Он даже подумал, а не попросить ли прислугу принести сюда что-нибудь острое из коллекции шеф-повара на кухне.

День был теплым, градусов под тридцать. После прошлой холодной ночи яркое голубое небо и мягкий ветер были приятным разнообразием.

Ровно в восемь часов, едва, однако, успев спасти Ослетта от сумасшествия, которое тому угрожало от убаюкивающих криков чаек, усыпляющего шума прибоя и негромкого смеха любителей раннего серфинга, появился представитель 'Системы', чтобы информировать их о дальнейшем развитии событий. Он был прямой противоположностью того громадного связного, который привез их из аэропорта в 'Ритц-Карлтон' несколько часов назад. Отличный костюм. Галстук члена клуба. Хорошая обувь, Ослетту хватило одного взгляда, чтобы понять, что на нем не увидишь ни одной вещи с фотографией Мадонны с голой грудью.

Он представился Питером Уаксхиллом и, вполне вероятно, сказал правду. Он занимал довольно высокое положение в организации, чтобы не знать настоящие имена Ослетта и Клокера, хотя и забронировал для них номер в отеле под вымышленными именами Джона Галбретта и Джона Мейнарда Кейнза. Поэтому у него не было особых причин скрывать свое настоящее имя.

Уаксхиллу было около сорока, на десять лет больше, чем Ослетту, и его коротко стриженные виски уже серебрились сединой. При росте в шесть футов он казался высоким, но не подавлял окружающих. Был худощавым, но сильным; симпатичным, но не слащавым; приятным, но не фамильярным. Он не пытался изображать себя дипломатом с многолетним стажем, но вел себя, как человек, рожденный для такой карьеры.

После знакомства и замечаний о погоде, Уаксхилл сказал:

– Я позволил себе смелость справиться в отеле, успели ли вы позавтракать, и мне ответили, что нет. И боюсь, позволил себе еще большую смелость заказать завтрак в номер для нас троих, чтобы мы смогли за завтраком обсудить все наши дела. Надеюсь, вы не против?

– Конечно, нет, – ответил Ослетт, на которого произвели впечатление светские манеры и самоуверенность этого человека.

Едва он успел ответить, как в дверь номера позвонили; Уаксхилл впустил двух официантов, толкающих впереди себя сервировочный столик, покрытый белой скатертью и уставленный блюдами. В центре гостиной официанты приподняли складные крылья столика, превратив его в круглый стол, и искусно, со скоростью фокусников, проделывающих трюки с картами, начали его сервировать всем необходимым. Они по очереди вынимали блюда с едой из бездонных ящиков под столом, пока наконец, словно по мановению волшебной палочки, не появился завтрак, состоявший из яичницы с красным перцем и беконом, колбасы, копченой рыбы, тостов, булочек, клубники, посыпанной сахаром и взбитыми сливками, апельсинового сока и кофе в серебристом чайнике-термосе.

Уаксхилл похвалил официантов, поблагодарил их, дал им на чай и подсчитал счет, постоянно при этом двигаясь. Уже в дверях он вернул им авторучку и блокнот, которые едва не оставил себе.

Когда Уаксхилл закрыл за ними дверь и вернулся к столу, Ослетт спросил:

– Гарвард или Йель?

– Йель. А вы?

– Принстон. Потом Гарвард.

– В моем случае, Йель, потом Оксфорд.

– Президент учился в Оксфорде, – заметил Ослетт.

– Не может быть, – ответил Уаксхилл, притворяясь, что это для него новость. – Что ж, Оксфорд все выдержит, знаете ли.

Вероятно, закончив последнюю главу 'Планеты гастроэнтерологических паразитов'. Карл Клокер вернулся с балкона в комнату, выглядя смущенным, как заметил Ослетт. Уаксхилл познакомился с любителем фантастики, пожал ему руку и ничем не выдал своего презрения и желания рассмеяться.

Пододвинув к столу три стула с прямыми спинками, они приступили к завтраку. Клокер так и не снял свою шляпу.

Когда они накладывали себе еду из сервировочных блюд, Уаксхилл сказал:

– Вчера мы откопали несколько интересных фактов из прошлого Мартина Стиллуотера, самым важным из которых является госпитализация старшей дочери пять лет назад.

– А что с ней было?

– Врачи сами сначала этого не знали. Но некоторые симптомы указывали на рак. Шарлотта – это их дочь, ей было тогда четыре года – очень плохо себя чувствовала, но постепенно выяснилось, что причиной этого был необычный биохимический дисбаланс крови, который легко вылечивается.

– Ей повезло, – сказал Ослетт, хотя ему было совершенно все равно, выжила бы дочь Стиллуотера или умерла:

– Да, ей повезло, – повторил за ним Уаксхилл, – но в самом начале, когда доктора опасались самого худшего, ее мать и отец сдали пробы спинного мозга. Это означает, что специальной иглой у них была произведена вытяжка спинного мозга.

– Наверное, болезненная операция.

– Несомненно. Докторам необходимы были образцы для определения, кто из родителей будет лучшим