по деревянному полу.
– Я действительно выпил немного пива после всего.
– После чего?
– После того, как все закончилось. Он лежал на полу в фойе с перебитой спиной. Я, по крайней мере, думал, что она у него перебита.
– Итак, вы решили, что после всех этих выстрелов и драк, холодное пиво – это как раз то, что нужно.
Пейдж со злостью посмотрела на детектива.
– Вы всячески стараетесь превратить все это в глупый спектакль…
– …и я бы очень желал, чтобы вы были наконец откровенны и рассказали нам, почему вы не верите мне, – продолжил Марти.
– Это вовсе не так, мистер Стиллуотер. Я понимаю, что все это действует на вас очень удручающе, давит на вас, вы все еще потрясены случившимся, устали. Но я все еще перевариваю услышанное. Слушаю и пытаюсь осмыслить. Вот чем я занимаюсь. Это моя работа. И у меня, поверьте, еще не сложилось никакого мнения об этом, нет никакой теории.
Марти был уверен, что Лоубок говорит неправду. Стройная система мнений всегда была при нем, была она с ним и тогда, когда он только сел за стол в столовой.
Марти вылил в кружку остатки пепси и сказал:
– Я хотел выпить молока или апельсинового сока, но горло так болело, так жгло и горело, что я не мог глотать. Поэтому, когда я открыл холодильник, мне показалось, что пиво лучше всего остального сможет освежить и уменьшить боль в горле.
Лоубок вновь принялся рисовать в уголке своей записной книжки.
– Значит, вы выпили всего одну банку пива?
– Не до конца. Я выпил пол-банки, может две трети банки. Когда мне полегчало, я решил вернуться и посмотреть, что там делает Другой. Банку с пивом я держал в руках. От удивления, что этот ублюдок, который до этого выглядел полуживым, куда-то исчез я выронил ее.
Марти удалось разглядеть, что рисует детектив. Это была бутылка. Пивная бутылка с длинным горлышком.
– Значит, всего полбанки 'Корз'? – переспросил Лоубок.
– Да. Ну, может быть, две трети.
– И больше ничего.
– Нет.
Закончив рисовать, Лоубок оторвался от своей записной книжки и спросил:
– А как насчет трех пустых бутылок 'Короны' в мусорном ведре под раковиной на кухне?
– 'Выход из зоны отдыха', – прочитал Дрю Ослетт и обратился к Клокеру: – Ты видишь этот знак?
Клокер не ответил.
Переключив внимание на экран электронного устройства, лежащего у него на коленях, Ослетт сказал:
– Он наверняка здесь, может быть, справляет сейчас малую нужду в туалете. А может быть, вытянулся на сиденье машины и отдыхает, пытаясь вздремнуть.
Они уже собирались приступить к действиям против своего непредсказуемого и грозного врага; Клокер казался невозмутимым. Еще ведя машину, он, казалось, погрузился в глубокое раздумье. Его медвежье тело было расслаблено, как тело тибетского гуру в трансцендентальной медитации. Его огромные ручищи с толстыми пальцами покоились на рулевом колесе, почти не сжимая его. Ослетт бы не удивился, узнав, что этот громила управляет машиной лишь какой-то колдовской силой своего ума. Ничто в широком грубом лице Клокера не указывало на то, что он знаком со словом 'напряжение': бледный, абсолютно гладкий, как полированный мрамор, лоб; отсутствующая линия подбородка; сапфирно-голубые, с легким блеском глаза, глядящие куда-то вдаль, не просто на дорогу, а, возможно, куда-то по ту сторону мироздания.
Его широкий рот был открыт ровно настолько, чтобы в него могла пройти тонкая просвирка, которую обычно дают при причащении. Его губы были сложены в тончайшую улыбку, и было невозможно понять, был ли он доволен видениями своего спиритического сна или перспективой предстоящего насилия.
У Карла Клокера был особый талант к насилию. В этом смысле, если не принимать во внимание его манеру одеваться, он был современным человеком, героем своего времени.
– Вот зона отдыха, – сказал Ослетт, когда они подъехали к концу аллеи.
– Где еще она могла быть? – отозвался Клокер.
– Что?
– Она там, где и должна быть.
Клокер не отличался особой разговорчивостью, но когда у него было что сказать, он, по большей части, говорил загадками. У Ослетта были подозрения, что Клокер либо скрытый экзистенциалист, либо мистик Нового времени. Возможно, что причиной его абсолютной замкнутости было то, что он не нуждался в контактах и связях с большим количеством людей; ему вполне доставало своих мыслей и наблюдений, они занимали и развлекали его. Одно было вполне очевидным: Клокер был отнюдь не таким глупым, каким выглядел; и коэффициент умственного развития у него был выше среднего.
Стоянка зоны отдыха была освещена восемью высокими фонарями. После стольких мрачных миль в постоянной темноте, что уже начинало напоминать проклятые Богом черные пустоши постядерного пейзажа, Ослетт приободрился при виде света, отбрасываемого фонарями, хотя тот и был бледно-желтым и блеклым, как свет в плохом сне. Никто бы не спутал это место с пейзажем Манхэттена, но это лишний раз доказывало, что цивилизация еще существует.
Стоянка была пуста. Одинокий вагончик-прицеп был припаркован у бетонного блочного здания, в котором, по-видимому, размещались различные службы и комнаты отдыха.
– Мы сейчас находимся прямо над ним. – Ослетт выключил свое электронное устройство и положил его на пол между ног. Сорвал со стеклоочистителя короб с проводами и, бросив его туда же, сказал:
– Наш Алфи, без сомнения, сейчас сидит, уютно строившись, в этом дорожном вездеходе. Отнял его, ядерное, у какого-нибудь бедолаги и теперь собирается путешествовать со всеми удобствами.
Они проехали зеленую зону с тремя столами для пикника и остановились в нескольких метрах от 'Властелина дорог', со стороны кабины водителя.
В вагончике было темно.
– Не важно, насколько несговорчивым окажется Алфи, – сказал Ослетт. – Я все еще уверен, что он отнесется к нам хорошо. Ведь у него нет никого, кроме нас, верно? Без нас он один в целом свете. Мы, черт побери, и есть его семья.
Клокер выключил свет, а затем и мотор.
Ослетт продолжил:
– В каком бы состоянии он ни был, не думаю, что он причинит нам вред. Старина Алфи на такое не способен. Допускаю, что он может убрать любого, кто встанет у него на пути, но только не нас. А как ты думаешь?
Клокер взял с сиденья шляпу и свой кольт и вылез из 'шевроле'.
Ослетт взял фонарь и пистолет, оснащенный транквилизатором. Увесистый пистолет с двумя стволами, верхним и нижним, был заряжен двумя патронами-капсулами с успокоительным средством, обладающим усыпляющим эффектом. Им пользовались в зоопарках на расстоянии не более пятнадцати метров, и Ослетта он вполне устраивал, так как его мишенью были не львы в африканской степи.
Ослетт радовался, что в зоне отдыха было безлюдно. Он надеялся, что они покончат со своим делом и уедут до того, как сюда съедутся с трассы легковые машины и грузовики.
С другой стороны, эта тишина беспокоила его. Тишина давила. Так, очевидно, должно было быть в безвоздушном пространстве в далеком космосе. Ее нарушало лишь шуршание шин и рассекающие воздух всплески воды из-под колес мчащихся по шоссе машин. Фоном всей зоны отдыха была рощица высоких сосен. В безветренной ночи их тяжелые ветви, прогибать, были похожи на гирлянды траурных лент.
Ослетт скучал по шуму и суете городских улиц, вторые позволяли ему отвлечься. Суматоха давала возможность ни о чем не думать. В городе в ежедневной круговерти он мог, если хотел, сосредоточить свое
