— И когда он подошел к дому, он опять заглянул в корзину и увидел…

— Всего… — начал было Бруно, но спохватился и поглядел на меня. — На этот раз вы ни за что не угадаете, господин сэр, что он увидел! — прошептал он.

Предложение угадать было весьма заманчивым, но мне не хотелось лишать малыша возможности поразить меня.

— Ну, продолжай, Бруно, — отвечал я. — У тебя это лучше получается.

— Он увидел… всего-навсего одного Лисенка! Вот! — торжествующим тоном проговорил Бруно.

— «Послушай-ка, старший Лисенок, — продолжала Сильвия, входя в роль рассказчицы. — Ты вел себя так хорошо, и вдруг… Нет, я не могу поверить собственным глазам. Неужели ты слопал своего братика?» Но старший Лисенок смог ответить только: «Чавк-ур-р-р! Чавк-ур-р-р!» — и закашлялся. И Бруно заглянул ему в рот и увидел, что тот полон! (Сильвия остановилась, чтобы перевести дух, а Бруно улегся на траву среди маргариток и с торжествующим видом поглядел на меня. «Здорово, господин сэр, не правда ли? — проговорил он. — Если хотите, садитесь поближе ко мне».)

— И Бруно пришел домой, и отнес корзину на кухню, и открыл ее. И увидел… — Сказав это, Сильвия взглянула на меня, видимо ожидая, что я сам догадаюсь.

— Нет, он ни за что не догадается! — с нетерпением воскликнул Бруно. — Придется мне все рассказать ему! В корзине… никого не было! — Я испуганно вздрогнул, а Бруно радостно захлопал в ладоши. — Видишь, Сильвия, как он испугался! Ну, рассказывай все остальное!

— И тогда Бруно сказал: «Послушай-ка, старший Лисенок! Неужто ты, противный плут, скушал самого себя, а?» А старший Лисенок отвечал: «Чавк-ур-р!» И Бруно открыл корзину и увидел в ней всего лишь один рот! И тогда он достал этот рот из корзинки и принялся отчаянно трясти его! И тряс-тряс-тряс и наконец вытряхнул из него Лисенка! И сказал ему: «А ну-ка, открой рот, хитрый плут!» И принялся трясти его, и тряс-тряс-тряс, и вытряхнул из него второго Лисенка! И сказал ему: «А ну-ка, открывай рот, хитрец!» И начал трясти его, и тряс-тряс-тряс, и вытряхнул из него самого маленького Лисенка, и яблоки, и хлеб! А Бруно загнал Лисят в угол и сказал им: «Слушайте, обманщики! Вы поступили очень нехорошо и будете наказаны. Но сначала ступайте в детскую и умойте свои мордочки и почистите переднички. И ждите, пока колокольчик не позовет вас к ужину. И как только услышите его, прибегайте в столовую, но знайте, что вместо ужина вам будет хорошая порка! А потом отправляйтесь в постель! А когда утром колокольчик позовет вас к завтраку, знайте, что и завтрака вам тоже не будет, а будет хорошая порка! И это тоже послужит вам уроком! А потом отправляйтесь готовить уроки! И только если вы будете вести себя на отлично, вы получите на обед немного каши, и ничего больше!» («Как он мягко обошелся с ними!» — прошептал я Бруно. «Не особенно», — возразил малыш.)

— И Лисята бросились в детскую. А вскоре Бруно вошел в гостиную и позвонил в колокольчик: «Тинь, тинь, тинь! Ужин, ужин, ужин!» Лисята тотчас выскочили из детской. Переднички у них чистенькие, в лапках — ложки! Но когда они вбежали в столовую, они увидели, что стол накрыт белоснежной скатертью, а на ней лежит большой хлыст! И Бруно задал им такую порку! (Я достал из кармана носовой платок и поднес его к глазам… Бруно, увидев это, вскарабкался ко мне на колени и погладил по щеке. «Ну, стегнул один разочек, господин сэр! — прошептал он, пытаясь успокоить меня. — Не плачьте! Слезами здесь не поможешь!»)

— На следующее утро Бруно опять позвонил в колокольчик: «Тинь, тинь, тинь! Завтрак, завтрак, завтрак!» Лисята тотчас прибежали на зов! Переднички у них беленькие, в лапках — ложки! Но никакого завтрака им не было! Только порка — и за уроки! — поспешно подхватила Сильвия, видя, что я опять собираюсь утирать глаза. — И Лисята стали вести себя на отлично! Они выучили все уроки и вдоль, и поперек, и задом наперед. И вот наконец Бруно опять позвонил в колокольчик: «Тинь, тинь, тинь! Обед, обед, обед!» И когда Лисята услышали… («А переднички они не забыли?» — поинтересовался Бруно. «О, разумеется!» — отозвалась Сильвия. — «А ложки?» — «Не беспокойся, и ложки тоже!» — «Быть того не может!» — удивился Бруно.) …они пошли на зов тихо-тихо! И хором сказали: «Ах! Не будет нам никакого обеда! Опять нам устроят хорошую порку!» Но когда они вошли в столовую, они увидели на столе много- много всяких вкусностей! («И сдобные булочки?» — воскликнул Бруно, хлопая в ладоши.) И сдобные булочки, и кекс, и… и… («…и варенье?» — подсказал Бруно.) Само собой, и варенье, и суп, и… и… («…засахаренные сливы?» — вставил малыш, и Сильвия с довольным видом кивнула.) И после этого Лисята стали такими послушными, что просто диво! Они всегда делали все уроки и учили даже то, чего Бруно и не задавал им, и никогда больше не кушали друг друга — и самих себя тоже!

Сказка кончилась настолько неожиданно, что я никак не мог опомниться, а затем бросился благодарить Сильвию с братиком.

— Огромное-преогромное-и-еще-больше вам спасибо! — услышал я свой голос, доносившийся как бы со стороны.

«Не совсем понял, что вы хотели сказать!» — таковы были несколько слов, достигших моего слуха, но голос… Голос явно не принадлежал ни Сильвии, ни Бруно, которые, насколько я мог видеть сквозь толпу гостей, преспокойно стояли возле фортепьяно, слушая песню Французского Графа. Нет, эти слова произнес Господин.

— Не совсем понял, что вы хотели сказать! — повторил он. — Но я просто убежден, что вы разделяете мою точку зрения. Весьма признателен вам за терпение. Знаете, мне осталось спеть еще одну, последнюю строфу! — Последние слова произнес уже не мягкий голос Господина, а глубокий бас Французского Графа. И через миг в тишине, воцарившейся в зале, зазвучали заключительные строки песни о Тоттлсе:

Последние слова песни буквально утонули в дружном хоре одобрительных возгласов и комплиментов, доносившихся со всех концов зала. Довольный певец поблагодарил публику, отвесив низкие поклоны на все четыре стороны.

— Для меня большая честь, — обратился он к леди Мюриэл, — познакомиться с такой замечательной песней и даже исполнить ее. Мелодия такая странная, таинственная, загадочная; можно подумать, что это поистине неземная музыка! Я хотел бы сыграть ее еще раз и показать вам, что именно я имел в виду… — С этими словами он повернулся к фортепьяно и обнаружил, что ноты… исчезли.

Удивленный певец принялся рыться в груде партитур, лежавшей на столике возле фортепьяно, но их там не оказалось. Леди Мюриэл принялась помогать ему; вскоре к ним присоединились и другие гости. Напряжение нарастало.

— Куда же они могли запропаститься? — воскликнула леди Мюриэл. Этого никто не знал; было ясно только одно: с тех пор, как Французский Граф допел последние строки песни, за фортепьяно никто больше не садился.