«Ночью может мучить тяжесть, но наутро приходит радость» или, лучше сказать — утро вечера мудреней… На следующий день я почувствовал себя совсем другим человеком. И даже воспоминания о потерянном друге были столь же светлыми, как и солнечная погода, улыбавшаяся мне. Я не захотел лишний раз беспокоить леди Мюриэл и ее отца и заставлять приглашать себя и решил отправиться на прогулку за город — и вернулся домой лишь тогда, когда косые лучи солнца напомнили мне, что день давно уже клонится к закату.

На обратном пути я проходил мимо домика, где жил старик, чье лицо напоминало мне тот самый день, когда я впервые встретил леди Мюриэл. И я решил попутно заглянуть к нему и узнать, жив ли он.

Старик, как оказалось, был еще жив. Он сидел на крыльце, глядя по сторонам точно так же, как и тогда, когда я впервые увидел его на станции Фэйрфилд. Казалось, это было только вчера!

— Добрый вечер! — обратился я к старику.

— Вечер добрый, господин! — почтительно отвечал тот. — Не хотите ли зайти ко мне?

Я поднялся по ступенькам и тоже уселся на крыльце.

— Рад вас видеть. Вы хорошо выглядите, — начал я. — Помнится, мы виделись в прошлый раз, как раз тогда, когда леди Мюриэл вышла от вас. Она что же, навещает вас?

— Да-а, — медленно отвечал старик. — Она меня не забывает. И мне тоже никогда не забыть ее. Я имею в виду — после того случая на станции. Она сказала, что придет и все уладит. Бедное дитя! Подумать только! Все уладит!

— Уладит? Что уладит? — спросил я. — Зачем ей это нужно?

— Да как вы не понимаете? Мы с ней на станции ждали прибытия поезда. И я присел на скамью. Ну а станционный смотритель пришел и прогнал меня, чтобы освободить место для ее милости. Понятно?

— Я это отлично помню, — отвечал я. — Я тоже был там в тот самый день.

— Вы были там? Ну, коли так, вы помните, что она попросила у меня прощения. Кто бы мог подумать! Прощения! У меня! И приказала никогда больше не обижать меня! Господи! С тех пор она была здесь много раз. В последний раз она навещала меня только вчера, посидела со мной, стариком, добрая, словно ангел! Она сказала: «Ты потерял свою Минни, но не беспокойся: я сама буду присматривать за тобой». Минни, чтобы вы знали, господин, это моя внучка. Она, бедняжка, умерла месяца два, а то и три назад. Она была очень хорошая, добрая девочка. После ее смерти мне стало ужасно одиноко!

Он закрыл лицо руками. Я помолчал, чтобы дать ему успокоиться и прийти в себя.

— Она так и сказала: «Я буду тебе вместо Минни!» Подумать только! «Тебе чай заваривала Минни?» — спросила она. «Верно», — отвечал я. И она — леди! — заварила мне чай. «А трубку тебе зажигала Минни?» — «Она самая», — отвечал я. И леди зажгла мне трубку. «Минни подавала тебе стол на крыльце?» — спросила она. Тут уж я не выдержал и отвечал: «Ах, госпожа! Мне кажется, вы и есть моя верная Минни!» Тут она немного всплакнула. Признаться, мы оба всплакнули…

Я опять немного помолчал.

— И пока я курил трубку, госпожа сидела и разговаривала со мной — так хорошо, так ласково! Я даже подумал было, что это Минни вернулась с того света! А когда она собралась уходить, я спросил: «А можно я попрощаюсь с вами за руку?» А она отвечала: «Нет. Я не могу подать тебе руки!» Так и сказала!

— Мне очень жаль, что она сказала это, — заметил я. Мне подумалось, что это — проявление гордости, показывающее высокое положение леди Мюриэл.

— Только не подумайте, что она поступила так из гордости! — продолжал старик, словно прочитав мои мысли. Она сказала: «Ваша Минни никогда не здоровалась с вами за руку! А я теперь у вас вместо Минни!» И без всяких церемоний обняла меня своими ручками и поцеловала в щеку! Благослови ее Господь и помилуй! — С этими словами старик заплакал, не в силах произнести ни слова.

— Благослови ее Господь! — как эхо повторил я. — Спокойной вам ночи! — Я пожал стариковскую руку и вышел.

— Ах, леди Мюриэл! — пробормотал я про себя на обратном пути домой. — Поистине вы умеете «все уладить» как нельзя лучше!

Усевшись в одиночестве у камина, я попытался воскресить в памяти странное видение, представшее мне прошлым вечером, и узнать среди подернувшихся пеплом углей лицо старины Профессора. «Вон тот черный, с искоркой огня, очень похож на него, — подумал я. — После такого взрыва он наверняка весь покрылся сажей и вполне мог бы сказать…»

— Результатом такого сочетания, как вы сами могли заметить, явился взрыв! Если вам угодно, я могу повторить этот опыт!

— О нет, нет, не стоит! Не утруждайте себя! — разом воскликнули присутствующие. И мы вместе направились в Банкетный Зал, где уже начался пир.

Гости не теряли времени даром, и вскоре их тарелки буквально ломились от всевозможных яств.

— Я всегда придерживаюсь принципа, — заговорил Профессор, — что привычка угощаться весьма полезна. Большим достоинством застолий является то… — начал было он, но вдруг умолк. — А где же Другой Профессор? — завопил он. — Почему для него не нашлось места?!

В этот момент вошел Другой Профессор, читавший какую-то огромную книгу, которую он держал перед самыми глазами. Это повлекло за собой весьма грустные следствия: шагая поперек зала, бедняга за что-то зацепился, подскочил, перекувырнулся вверх тормашками и тяжело шлепнулся носом в самую середину стола.

— Какая досада! — воскликнул добродушный Профессор, бросившись ему на помощь.

— Если бы я не оступился, ничего этого не было бы, — отвечал Другой Профессор.

Профессор был просто обескуражен.

— Что же может быть хуже? — воскликнул он. — Ну, ничего, — добавил он, обращаясь к Бруно. — Кажется, никто не пострадал, а?

На что малыш мужественно отвечал:

— На моей тарелке ничего не осталось.

Профессор надел свои огромные очки, чтобы первым делом убедиться, что все цело. Затем он повернул свое румяное лицо к незадачливому обладателю пустой тарелки:

— Чего бы ты еще хотел скушать, малыш?

— Скушать, — в раздумье протянул Бруно. — Пожалуй, немного сливового пудинга — я как раз думал о нем.

— Бруно! — послышался укоризненный шепот Сильвии, — Очень некрасиво просить чего-нибудь, пока это блюдо не подано на стол!

На что Бруно — тоже шепотом — возразил:

— А когда его подадут, я могу просто забыть попросить; ты же знаешь, я то и дело все забываю, — добавил он, заметив, что девочка хочет что-то сказать.

С этим заявлением Сильвия не стала спорить и промолчала.

Тем временем Другому Профессору подали стул, усадив его между Императрицей и Сильвией. Сильвия посчитала его абсолютно неинтересным соседом; она не могла припомнить ни одной его реплики на всем протяжении банкета, за исключением единственного замечания: «Какой удобный словарь!» (Впоследствии она рассказывала Бруно, что настолько боялась Другого Профессора, что не посмела сказать в ответ ничего, кроме «Да, сэр». На том их беседа и кончилась. На это Бруно высказался весьма решительно в том смысле, что такой «разговор» вообще не заслуживает названия беседы. «Тебе следовало загадать ему какую-нибудь загадку! — с торжеством добавил он. — Я, если хочешь знать, загадал Профессору целых три! Одна из них — та самая, которую ты задала мне утром: сколько пенсов в двух шиллингах? А другая…» — «Ах, Бруно! — прервала его Сильвия. — Это была вовсе не загадка!» — «Нет, загадка, да еще какая!» —