Гражданин Сулес отнюдь не считал себя суеверным.
Но жить в Бастилии… Особенно ночью!..
Здесь каждый скрип леденит душу. Каждый шорох наводит на мрачные мысли. Кажется, страшные тени прошлого обступают тебя…
Сулес глянул в окно.
Слава богу, рассвет уже близок. Да, тюремные часы бьют три раза. Надо пройтись, осмотреть наружные стены.
Когда комендант, сопровождаемый ординарцем, освещавшим ему дорогу, обошел крепость и приблизился к подъемному мосту, он услышал шум голосов и стук копыт.
При свете фонаря Сулес увидел группу всадников человек в сорок. На кавалеристах были колеты народной милиции. Внимание Сулеса привлек крупный мужчина с густым голосом, находившийся впереди отряда. Он о чем-то разговаривал с другим, одноруким, видимо отдавая распоряжение. Однорукий подъехал прямо к коменданту.
– Кто здесь главный?
– Допустим, я. Что вам угодно и что означает это вторжение?
– Мне ничего не угодно, а вот мой начальник требует, чтобы его немедленно пропустили в крепость.
– Кто такой ваш начальник?
– Капитан Дантон.
Это имя ничего не сказало Сулесу. Пока он раздумывал, что ответить, капитан, потеряв терпение, приблизился. Физиономия Дантона не внушала Сулесу ни расположения, ни доверия.
– Я не имею права кого-либо принимать в Бастилии. Обратитесь в Ратушу и ходатайствуйте о специальном разрешении.
Дантона обуяла ярость. Он едва владел собой. Вначале он было хотел объяснить Сулесу, что явился сюда по распоряжению дистрикта Кордельеров и имеет поручение осмотреть внутренние камеры и казематы крепости. Но теперь вместо этого он переспросил издевательским тоном:
– Так, значит, обратиться в Ратушу?
– Да, в Ратушу.
– И ходатайствовать о специальном разрешении?
– О специальном разрешении.
– А так не пропустишь?
Сулес побледнел, но твердо ответил:
– Нет, не пропущу.
Тогда Дантон оглянулся, заложил два пальца в рот и протяжно свистнул.
Прежде чем злополучный комендант успел опомниться, его схватили и, скрутив за спиной руки, перебросили на одну из лошадей.
В одно мгновение отряд исчез, оставив на мосту ординарца, потерявшего от ужаса дар речи.
– Ну и молодчага же этот господин Дантон! Слышали? Он раскрыл новый заговор! Только позавчера народ казнил старого коменданта Бастилии, а вчера уже появился новый, такой же негодяй. Но Дантон арестовал его и доставил сюда, к кордельерам. А сейчас соберется народ и будет судить изменника!..
Колокол кордельеров звонил во всю мочь. Заспанные люди быстро заполняли церковь. Большинство уже по дороге узнало, в чем дело. Теперь все горели нетерпением. Хотелось поскорее допросить и наказать предателя.
«Предатель» стоял тут же, ни жив ни мертв. Бледный как мел, висел он на руках двух милиционеров и, казалось, без их помощи не мог держаться на ногах. На все вопросы он с перепугу бормотал что-то невнятное, едва шевеля заплетающимся языком.
Многие из собравшихся не могли ничего понять. Иные спрашивали:
– Кто это?
Иные думали, что видят того самого коменданта Бастилии, которого повстанцы якобы убили 14 июля.
– Значит, его вовсе не убивали?
Им старались объяснить, но объяснения также были весьма туманны. Все, однако, сходились в одном: капитан Дантон – несомненный герой и спаситель отечества!..
Время шло. Нужно было на что-то решаться.
Большинство считало, что разговаривать не о чем. Чего же с ним канителиться? Вздернуть на ближайшем фонаре, да и конец делу!
Капитан Дантон, однако, вовсе не кровожаден. Гнев его давно остыл. А озорная проделка заходила слишком далеко, тем более что сам-то он хорошо знал суть дела: несчастный Сулес был повинен единственно в том, что отказал Дантону в повиновении, которым, строго говоря, вовсе и не был ему обязан.
Жорж принялся уговаривать членов дистрикта.
Зачем убивать этого трусливого ублюдка? Разве все не видят, как он трепещет? Сейчас от страха он не может вымолвить ни слова. А если он действительно знает что-либо важное? Нет, его следует препроводить в Ратушу, а там высшая власть допросит его в более подходящей обстановке и сама решит, что с ним делать. Кордельеры не станут пятнать себя самосудом!
С Дантоном неохотно согласились. Сулеса, уже считавшего себя погибшим, торжественно препроводили в Ратушу.
Члены муниципалитета, как и предвидел Жорж, сразу узнали своего ставленника. Жизнь Сулеса была спасена. Мало того, возмущенные советники, взяв коменданта под защиту, с великим гневом обрушились на самоуправника Дантона и выразили ему официальное порицание…
Дантон хохотал от души. Плевать ему на их порицание! Да, конечно, он немного погорячился. Но все обернулось к лучшему. Пусть господа из Ратуши запомнят: с кордельерами им придется считаться!
А то, что он нажил себе врагов, его не беспокоило. Что ж, господа, поборемся! Посмотрим, кто кого!..
Новые времена – новые власти
Та новая власть, которая командовала в парижской Ратуше и с которой Жорж Дантон начиная с 16 июля вступил в жестокую борьбу, родилась в ходе первых дней революции.
Еще накануне падения Бастилии крупные собственники столицы, видевшие, к чему клонится дело, и обеспокоенные размахом движения, приложили все усилия, чтобы перехватить народную инициативу в свои руки.
Богатые выборщики Парижа заняли Ратушу и учредили явочным порядком свой правительственный орган – Постоянный комитет. К участию в работе комитета были привлечены некоторые из представителей старой королевской администрации.
Дабы обуздать народное восстание и ввести его в нужное русло, Постоянный комитет издал приказ о сформировании народной милиции. Каждый дистрикт столицы должен был выделить двести состоятельных граждан и вооружить их. По мысли членов комитета, эта милиция вместе с отрядами французской гвардии, перешедшими на сторону восстания, могла стать не только армией революции, но также в соответствующий момент оказаться надежной опорой собственности и порядка.
В последующие дни Постоянный комитет превратился в буржуазную Парижскую коммуну – высший орган муниципальной власти столицы. Народная милиция, в свою очередь, была переименована в национальную гвардию.
В качестве вновь избранного мэра Парижскую коммуну возглавил Байи, бывший председатель
