Сенред сунул мешочек с деньгами за пазуху и направился к рыночной площади. Праздничный вечер не окончен, он еще продолжается в домах знатных людей на Хай-стрит.

На рыночной площади было пустынно. Пустынно и почти темно. Луна пряталась за холодными облаками, и ее свет почти не достигал земли. Он уже был в самом конце площади, которая, сужаясь, переходила в улицу, когда услышал приближающийся стук копыт.

С быстротой молнии Сенред спрятался в ближайшем темном подъезде.

Всадников было десятеро. Все в белых туниках, которые носят рыцари германского императора. И на копье у каждого – белый флажок. От резкого стука копыт каким-то странным, гулким звуком звенела вся мостовая.

Когда они проезжали мимо подъезда, где прятался Сенред, случайный луч света высветил голову и плечи их предводителя. Он был в большом, в форме бочонка, шлеме с белыми перьями. Чтобы узнать его, Сенреду не надо было видеть его лица. Достаточно было видеть могучее туловище и характерную манеру посадки на могучем швабском коне.

«Стало быть, они послали самых лучших», – подумал он. Императорскими рыцарями командовал Зигурд Глессенский, прославленный крестоносец. К седельной луке его коня была приторочена кожаная сумка размером точно с человеческую голову. О ее предназначении нетрудно было догадаться.

Они проехали по узкой улочке совсем близко, при желании Сенред мог бы коснуться их рукой. Затаившись в подъезде, он молча наблюдал за ними.

Увидев их, Сенред понял, что должен оставить Винчестер еще до рассвета. Но не прежде чем он совершит одно дело.

И он направился в темноте в сторону Хай-стрит.

Эверард, как ни старался, никак не мог разлепить свои отяжелевшие веки. Однако слышал он хорошо.

До него донеслись какие-то шорохи, стук и звуки голосов. Одни голоса спрашивали, другие отвечали.

Он медленно приходил в себя. Эверард осознал, что не может двигать ни губами, ни челюстью. На нижней части его лица лежала тугая повязка. Когда он хотел было притронуться к этой повязке, то оказалось, что его руки связаны. Он тихо застонал в отчаянии.

– Шш-ш, – тут же сказал чей-то голос ему на ухо. И добавил еще что-то непонятное по-сакски.

Что за чертовщина, где он? Он сразу понял, что крепко связан и совершенно беспомощен. Не может пошевелить ни руками, ни ногами. Даже век разлепить не может.

Но главное – он жив. Расслабившись, он внимательно прислушивался, старался определить, где находится.

Он помнил, как его избили до полусмерти, привязали к лошади, отвезли в поселок ткачей и там бросили посреди улицы. Это было последнее, что сохранилось в его памяти.

И все же он жив. Хотя его тело переполняет пульсирующая боль, он все еще не утратил желания жить.

Постепенно он сознавал, что его голова покоится на чем-то мягком и теплом. И что-то мягкое и теплое поддерживало ему спину и плечи.

Некоторое время он раздумывал. Над его головой продолжал слышаться какой-то шум, его ноздри улавливали специфический запах. Беспомощный, ослепленный, с завязанным ртом, он был рад, что хотя бы не потерял обоняния.

Эверард лежал неподвижно. Он старался оценить по характеру боли последствия расправы над ним. При каждом вдохе в его грудь как будто вонзались ножи. Это означало, что у него поломаны ребра. Вероятно, сломана кисть. Когда начнет двигаться, он сможет определить точнее. Кажется, сломана челюсть. Поэтому-то, а вовсе не для того, чтобы он не кричал, перевязано его лицо, а это означает, что кто-то заботится о нем.

Когда он понял это, то с трудом поборол радость. Надеяться слишком рано, трудная солдатская жизнь научила его, что надежда нередко таит в себе опасность. Эверард осторожно сделал неглубокий вдох. И едва не вскрикнул от пронизавшей его грудь острой боли.

От запаха плесени, который витал вокруг него, у Эверарда засвербило в носу. Место, где он лежал, было не слишком велико, ибо пальцы его ног во что-то упирались.

Когда он попробовал шевельнуться, голос снова шепнул: «Ш-ш». К его лицу прикоснулось что-то легкое и теплое. Это были женские пальцы.

Что все это, черт возьми, означает?

Эверард попробовал поднять правую руку и стиснул зубы, чтобы не закричать. Кисть в самом деле сломана. Вопреки его воле у него вырвался стон.

Пальцы легли на его губы.

– Тише, тише, – прошептал голос. – Они наверху, в доме, ищут вас.

«Клянусь распятым Христом, я знаю этот голос», – подумал Эверард.

Эмма. Длинноногая, с шелковистыми каштановыми волосами. Он привел корову, чтобы переспать с ней, но все повернулось совершенно неожиданно. И вдруг он все вспомнил.

Эверард почувствовал, как ее пальцы гладят его лоб. Его глаза так сильно распухли, что он не мог ее видеть. Зато он с особенной силой ощущал всю мягкость ее тела. Казалось, что от ее близости, от ее тепла боль немного утихает. «Значит, я где-то под домом ткачей», – сообразил Эверард. Скорее всего это их овощной погреб. А этот специфический запах – запах репы.

Впервые за весь этот день он разрешил себе расслабиться, перестать бороться с болью. Еще раз,