Перед большим залом в замке графа Харфорда стояла небольшая группа акробатов, фокусников и шутов. Те, что были одеты полегче, в частности акробаты, ежились под порывами холодного ветра, который кружил по двору и вдоль крепостных стен. Солнце уже садилось, становилось все холоднее.

Высокий белокурый человек в короткой атласной курточке катал по костяшкам пальцев медную монету, чтобы даже в этом холоде сохранить гибкость рук. И вдруг быстрым движением вытащил монету из уха карлика, стоявшего рядом с акробатами. Тот, не поворачиваясь, хлопнул себя по голове и злобно выругался.

Громкий смех в зале приветствовал появление комедиантов, размалеванных мужчин в париках и длинных платьях, которые должны были разыграть неприличный фарс под названием «Троянские женщины».

Тьерри де Инер увидел, как монета исчезла в пальцах жонглера, чтобы тут же появиться вновь.

– Вот это и называется ловкостью рук, – сказал он с восхищением. – Фокусы с монетами принесут тебе много монет. Однако не советую показывать эти фокусы Харфорду. Граф ненавидит фокусы, а вот графиня их обожает. Вытащи несколько монет из-за ее корсажа. Она достаточно стара, чтобы такой фокус привел ее в полный восторг.

Высокий человек некоторое время молча рассматривал его. Затем сказал:

– Де Инер?

Де Инер вгляделся в белокурого жонглера. Свет, пробивавшийся из открытой двери, падал на него лишь сбоку.

– Знакомый голос. Ба, да это же Сенред. Сенред! Да упасет нас от бед святой Георгий, что ты делаешь здесь, так далеко от Парижа?

– Я мог бы задать тебе тот же самый вопрос, – отпарировал жонглер.

– Врать не стану. Как и ты, пытаюсь чем-нибудь прокормиться. – Из-под своего длинного серого камзола Тьерри вытащил несколько трубочек тонкого пергамента. – Сейчас в Англии все буквально гоняются за всем, что носит на себе отпечаток хорошо образованного ума, хотя бы это и нагоняло на них скуку. Сперва я очень быстро читаю отрывки из «Метаморфоз» по-латыни, затем, со всякими драматическими прикрасами, – на французском языке, столь любимом знатью, после чего перехожу на саксонско-английский: это предназначается для задней части зала. А ты выглядишь совсем неплохо.

Тьерри внимательно осмотрел атласную куртку Сенреда, шерстяные бриджи и модные красные сапоги.

– Кроме фокусов с монетами, чем ты еще намерен сегодня заниматься?

– Мои одежды, которые кажутся тебе нарядными, – подарок от одного валлийского друга, – сказал Сенред. – Он где-то их украл, прежде чем возвратиться в свои родные горы… Если в зале будет достаточно спокойно, я спою отрывки из «Песни о Роланде». Это вдохнет смелость в тех, кто уже успел напиться, и пробудит в них желание выпить еще чего-нибудь покрепче. Я думаю, все это отнюдь не так трудно, как развлекать публику чтением стихов Овидия.

Тьерри пожал плечами.

– Я ограничиваюсь лишь строками о любви. – Поколебавшись, он добавил: – Ты, вероятно, знаешь, что Пьер Абеляр строит часовню и на помощь ему стекаются сотни студентов. Абеляр еще никогда не был так популярен, как сейчас, и вражда Бернара Клерво только прибавляет ему популярности. Ты видел его… после той ночи?

В голубых глазах Сенреда появилось отчужденное выражение.

– Перед тем как покинуть Париж, я побывал у него. Нам нечего было сказать друг другу… Скажи мне, де Инер, – добавил он изменившимся голосом, – ты что-нибудь слышал о ней? Как она поживает?

Акробаты вошли в зал, очередь, во главе которой они стояли, продвинулась. Сенред и де Тьерри тоже сделали несколько шагов.

Свет ударил в лицо де Тьерри. Чувствуя на себе пристальный взгляд этих необыкновенно живых глаз, он растерянно сказал:

– Она теперь приоресса аржантейского монастыря. Все еще дивно хороша собой. Все еще любит его. Все еще глубоко несчастна. Говорят, что он не написал ей ни одного письма, ни разу не попытался увидеть. Видимо, он решил полностью вычеркнуть ее из своих мыслей.

Из зала до них донеслись аплодисменты, публика хлопала акробатам. Тьерри взял его за рукав.