корреспондента.

– А… э… все лучшие заняты… Террай-три монтирует сюжет о заседании Совета, а Балдуин- восемнадцать осматривает место завтрашнего праздника в честь Дня Зачатия Императора… Вот только Лестер-семьдесят пятый – но губернатор уволил его час назад…

– Пошлите Лестера, – велела госпожа Илена.

Флайер Службы Новостей приземлился у подножья горы, на площадке, где все посетители бросали машины или флайеры, и откуда особи без пропуска могли попасть наверх только на транспорте Службы Охраны.

Дорога наверх была перекрыта, за цепью охраны бестолково ворочался вздутый пузырь танка, и полуденное солнце над рыжей горой, покрытой серыми пятнами ттаккской флоры, било как огонь из сопел ракеты. Из-за солнца ничего нельзя было разглядеть.

Командир цепи первым делом подбежал к Лестеру и приказал отдать комм, но комм Лестера был врезан прямо в панцирь, и командир цепи пнул Лестера в бок, очень чувствительно, так, что под панцирем треснули хрящики:

– Катись отсюда, краборак!

Потом посмотрел на видеошар, оправил форму и сказал:

– Все под контролем, мы изолировали террористов на плато и готовимся покончить с ними точечным ударом.

Повернулся и побежал прочь:

– Черт побери! Где эта гребная связь?! Мне кто-нибудь объяснит, этих петухов там два или две тысячи?

– Камера! – заорал оператор, – прямое включение!

Лестер-семьдесят пятый был крийном. Почему-то при императоре Теофане стало так принято: брать корреспондентами крийнов. Это было довольно странно, потому что большая часть подданных империи презирала крийнов за глупость и доверчивость, а меньшая часть ненавидела их за доносительство. И тем не менее уже пять лет доля крийнов в Службе Новостей составляла двадцать процентов, а теперь она выросла до семидесяти восьми.

Лестер-семьдесят пятый был образцовым крийном. Он считал, что в жизни ему очень повезло, потому что из двадцатитысячного помета девятнадцать тысяч девятьсот восемьдесят три его братика были проданы как рабочие, собирать микросхемы, подметать тротуары или обрезать кусты, а из оставшихся семнадцати шестнадцать работали медтехами и инженерами, и только он один был лицом творческой профессии.

Лестер-семьдесят пятый знал, что если он будет хорошо работать и делать все так, как нужно императору людей, то император людей лично выберет его для будущей жизни, и кокон Лестера отправится на Крийн. Это было известно всем: если терпеливо трудиться, повиноваться властям, и зарабывать в поте клешней свою похлебку, то пятнадцать лет этой постылой серой участи промелькнут, как сон, и ты возродишься радужным и счастливым существом в блаженном раю Крийна, и будешь жить две тысячи счастливых лет.

Крийны никогда не потребляли наркотиков, не напивались, не встревали в пьяные драки и тем более не занимались сексом. Если у крийна выдавалась свободная минута, он включал в бараке «шарик» и смотрел прекрасные фильмы о блаженном Рае, в котором жили те, кому посчастливилось пройти Возрождение.

У Лестера-семьдесят пятого была своя собственная теория, которая гласила, что Возрождение пройдет тот, кто занимается в этой жизни художественной работой и лучше всех знаком с миром людей. Вообще-то у каждого крийна была такая теория. Инженеры считали, что Возрождение лучше всех пройдет тот, кто уже в этой жизни разбирается в технике, а рабы полагали, что чем ниже ты в этой жизни – тем выше в следующей.

Три года назад один из братьев Лестера-семьдесят пятого хотел заманить его в секту. Эта секта была связана с группой инженеров, работавших на строительстве Гусеницы. Секта утверждала, что для тех, кто оказался вне Крийны, Другой Жизни не будет. Что все фильмы о Возрождении – это такой же монтаж, как те новости, которые делает Лестер-семьдесят пятый. Еще в секте утверждали, что для того, чтобы Возродиться, не обязательно попадать на Крийну, и что инженеры могут с помощью человеческих технологий воспроизвести температуру, атмосферу и давление, необходимые для Возрождения, – точно так же как люди умеют выращивать свои личинки в маточном инкубаторе.

Лестер-тысяча двести пятьдесят третий увещевал Лестера-семьдесят пятого две недели, а через две недели кто-то донес, и секту накрыла Служба Опеки. Всех, разумеется, казнили. Лестер-семьдесят пятый был очень рад, что не вступил в секту.

Ведь у него была своя собственная теория о том, как заслужить Возрождение.

Но три часа назад губернатор Шан Шаннери уволил Лестера-семьдесят пятого, и это означало смерть. Никто никогда не пошлет на Крийну личинку, которая провалила работу.

Маленький крийн с панцирем, раскрашенным в красно-желтый цвет Службы Новостей, не был от рождения ни глупцом, ни негодяем, ни доносчиком. Он просто очень хотел жить, и всем было известно, что жизнь полагается в награду за абсолютную покорность.

Губернатор отнял у него жизнь, и в абсолютной покорности больше не было смысла.

– Я нахожусь на площадке перед оцеплением, – сказал Лестер-семьдесят пятый, – дорога к резиденции губернатора перекрыта, перестрелка звучит постоянно, только что несколько раз на горе стрелял танк. Количество нападающих неизвестно, но их может быть несколько тысяч. По крайней мере часть из них – барры. Военные не имеют связи между собой и, похоже, не понимают, что делать.

В десяти метрах от красно-желтого крийна стоял человек по имени Арман Лесь. Арману было шестьдесят лет, и сорок пять из них он работал садовником. Он украшал сады в кварталах барров и в кварталах людей, он выращивал ветви на стенах и цветы на коврах. Последние полгода Арман работал на губернатора, и это ему не нравилось, потому что когда он пришел работать на госпожу Илену, госпожа Илена улыбнулась и дала ему денег, со словами, «а это сверх», а когда его привели работать на губернатора, ему не заплатили ни гроша, потому что в фирму пришла Служба Опеки. А еще неделю назад губернатор обругал его за то, что в кабинете из стен росли лилии, и велел поставить панели с требеллией, а когда Арман поставил панели с требеллией, губернатор оборвал с панели цветы, и ударил Армана по лицу со словами: «Урод! Бандит! Не умеешь работать!»

Сегодня утром Арман приехал, чтобы убрать панели с требеллией и поставить другие, с лоеллианским астениусом, но охрана не пустила его наверх, а потом наверху стали стрелять. Таких, как Арман, было человек сорок, и толпа все росла, потому что многие, заслышав о стрельбе на горе, решили посмотреть на все собственными глазами.

Арман стоял совсем близко от красно-желтого крийна, но он не видел его, потому что крийны невысоки. Арман смотрел на наручный комм, по которому передавали новости. У комма Армана собралось человек пять. Когда новости кончились, Арман удивился, потому что он был садовник, а не журналист, и хотя он стоял у горы даже дольше маленького крийна, он никак не мог понять, что происходит.

Теперь крийн из Службы Новостей с необычайной ясностью сформулировал это для него. Злодеев много, губернатор в жопе, а охрана не знает, что происходит.

Арман Лесь, шестидесятилетний мирный садовник, всю жизнь не державший в руках ничего страшнее лазерных ножниц, вдруг обнаружил, что в глубине души он горячо желает успеха злодеям.

Ван Эрлик лежал ничком. Его подташнивало, и с ногой было явно неладно. Ван Эрлик видел, как упала безголовая туша, и понимал, что Дом Келен цел.

К сожалению, это мало что значило.

Один штурмовик был мертв, но два остальных живы, и они уже должны были прийти в себя. Плазменный шнур вряд ли вывел из строя сенсоры брони. Он ударил по сетчатке людей, как если бы штурмовики без предпреждения взглянули на голубое солнце; но сетчатка должна была восстановиться, а в крайнем случае, «Шелом» мог передавать данные в мозг напрямую.

Ван Эрлик не шевелился, и штурмовики – тоже. Как ни был остер его слух, их сенсоры были острее. Их оставалось двое из трех, связи с дежуркой не было, но их броня была неповреждена, оружие – нетронуто, и они наверняка видели, что случилось с их товарищем и понимали, что противник жив и смертельно опасен.

Не каждый человек с игрушечным «Харальдом» умудрится застрелить бойца в «Шеломе». Это все равно