прекрасно понимаю, что желтые монахи никогда ни во что не вмешивались. Я прекрасно понимаю, что даже если вы, кто бы вы ни были, во что-то вмешивались, то все равно намерены это отрицать. Я также полагаю, что, каковы бы ни была ваша политика, вы не хотели бы изменять ее.

Шаваш оглянулся на монаха-шакуника, и тот тяжело сел на место. «Господи!» – понял Бьернссон, – он не доверяет этому монаху, помимо всего прочего!»

– Чего ж вы от меня хотите? – тупо спросил Бьернссон.

– Как чего? Чего все хотят – золота! – брякнул Шаваш.

Бьернссон вытаращил глаза.

– Золота, – нагло сказал маленький чиновник. – Уж кто-то, а вы-то философский камень изготовить можете! Это мне и отец Адуш сказал.

– Поверьте, – поддакнул сбоку отец Адуш, – мы бы никогда не осмелились так пугать вас, если бы вы сделали Сият-Дашу золото. А вы взамен затеяли эти фокусы со взрывчаткой!

Глаза Бьернссона стали от удивления как две репы. Ай да чиновник! Пусть миру будет карачун, а мне – скатерть-самобранка! На физика словно дерьмом пахнуло.

– Я бы, – проговорил он нахально, – на вашем месте просил бы о счастии для народа.

Шаваш прищурился. Маска старательного чиновника словно слетела с него.

– Я, – ухмыльнулся Шаваш, – всегда обожал сказки. В сказках часто рассказывается о том, как крестьянин выпросил у духа неразменный кошелек, и никогда – о том, как крестьянин выпросил у духа счастья для народа. Это уже совсем другой жанр. Это уже не сказка, а хроника – восшествие на престол государя Иршахчана.

Даже Бьернссона покоробило от такого отзыва о государе. В этот миг запела у двери медная тарелочка. Вошел стражник, зашептал, – посыльный от аравана Фрасака, с важнейшими вестями. Шаваш подумал, извинился и вышел.

Над усадьбой лежала вышивка созвездий, пахло свежим сеном и струганым деревом. Шаваш узнал в посыльном племянника аравана Фрасака.

– Араван Фрасак арестовал Арфарру, – сказал посыльный, – что прикажете делать?

Шаваш молчал мгновение, ошеломленный. «Ах да, – вспомнил он глупейший приказ аравана, который, нивесть откуда прослышав о намерениях Шаваша, решил ему угодить. – Мне же еще целый выводок Арфарр навезут».

Шаваш пробежал глазами описание примет.

– Очень благодарен аравану за извещение, – сказал Шаваш торопливо, – но это не тот Арфарра, который мне нужен. Отшельники вечно пробавляются этим именем.

Племянник заговорщически растопырил глаза и зашептал:

– Господин инспектор, – это тот Арфарра, настоящий!

И ткнул в руки ошеломленному Шавашу целую укладку с бумагами отшельника, захваченную в горной избушке.

– Араван Фрасак и думать не мог, – продолжал племянник, – что нам на долю выпадет такая удача. Понимаете, эти негодяи, госпожа Архиза и Ханда, так его и прятали. Если бы не господин араван, все бы и осталось под крышкой… Надо этого человека отправить в столицу, поскольку это все равно беглый ссыльный, да еще попустительство властей…

Шаваш чуть не выронил ларец.

Великий Вей! Отправить в столицу! Тут же Нан спросит с Шаваша, зачем это он его именем разыскивает человека, которого народ произвел в должность бога-покровителя пыток!

– Да, – усмехнулся Шаваш, – беглый ссыльный – стало быть, надо повесить. Если Нан повесит его, станут говорить, что первый министр использует свою власть, чтобы свести счеты с забытыми отшельниками из-за того только, что те держатся противоположных убеждений. Если Нан оставит его в живых, все противники Нана уцепятся за эту ожившую печать и станут говорить, что, вот, у первого министра не хватает сил расправиться с праведным человеком даже тогда, когда он не облечен чином и властью. Вы действительно оказали большую услугу министру. Министр ее не забудет…

Даже в свете факелов стало видно, как посерело глупое лицо племянника. Только сейчас он сообразил, что они сделали глупость величиной с Араханскую гору.

– Так что, – наивно сказал племянник, – сделать так, чтоб он до столицы не доехал?

«Великий Вей, да в каком садке таких разводят!» – подумал Шаваш. Посмотрел на племянника и медленно, по слогам отчеканил:

– Я, почтеннейший, вам никогда указаний убить без суда и следствия человека не давал. Я вообще вас сегодня не видел, и вы вообще здесь не были. Я просто предупредил вас о том, насколько вам будет благодарен министр Нан за услугу.

Шаваш подал укладку незадачливому племяннику. Тот принял ее мертвой рукой. Шаваш поклонился, повернулся и побежал обратно, к пленнику.

Едва Шаваш вышел, монах подскочил к Бьернссону:

– Не верьте этому чиновнику, – зашептал он. – Вы видите, – он даже над государем смеется! Кто смеется над государем, – убийца в душе! Он обманывает и меня, и вас! Он хочет списать на вас все грехи нечестивых правителей. Он уверяет – это вы, а не Касия – убийцы храма. Я сделал вид, что ему поверил.

Шакуник наклонилcя над землянином. Глаза его горели суетливым безумием. В речи его, по крайней мере с точки зрения Бьернссона, явно недоставало логики.

– Я сделал ему чертежи, – но я кое-где наплутал в деталях… – Монах засмеялся. – Шаваш не соберет радиопередатчика. А я – могу собрать и переслать весть туда, куда скажете.

Мысли Бьернссон окончательно спутались, как корни на грядке.

– Вы ведь не далеко ушли от нас, – сказал монах. – Нам, шакуникам, осталось решить не так много вещей. Я все понимаю. Вы, желтые монахи, – это то же самое, что и храм Шакуника, только вы решили эти вещи две тысячи лет назад. Но с тех пор вы не продвинулись ни на шаг. Я, например, не сообщил Шавашу, как устроена та штука, которую вы выставляете под именем Великого Ира, но мне это известно.

– И как же она устроена? – оcведомился физик.

– Если, – сказал монах, – выкачать из стеклянного шара воздух и пропустить через него электрический разряд, начнется суета лучей и блеск сообразно качествам газа.

«Гм, – подумал Бьернссон, – твой стеклянный шар годится для того, чтобы написать неоновыми буквами: „Кофейня Нефритовых Ворот: лучшие пампушки ойкумены!“, но для Великого Ира он жидковат».

– Я знаю, – продолжал шепотом монах, – что не вы сгубили храм, потому что желтых монахов очень мало, и вы ничего не можете. Вы решили, что вас никто не тронет, если вы будете бессеребренниками. Из- за этого две тысячи лет вы и стоите на месте. Чтобы править миром, нужны заводы и мастерские. Пересмотрите свои правила! Я пошлю весточку госпоже Архизе: мы восстановим старую мощь храма. Через полгода реформы министра зайдут в тупик. Он будет смещен. Разразятся восстания. Через год мы будем владыками Харайна, через два года – владыками ойкумены.

Послышались шаги. Монах отскочил от Бьернссона. Шаваш, подергивая губой, вернулся в кабинет. Он медленно, испытующе оглядел монаха. Тот вдруг съежился.

– Я, пожалуй, пойду посмотрю на праздник.

– Идите, отец Адуш.

Через минуту Шаваш и Бьернссон остались одни. За окном уже совсем стемнело. Шаваш задернул шторы, принес поднос с чаем и аккуратно разлил чай в белые с красными ручками чашки.

– Так насчет золота… – сказал Шаваш.

Бьернссон внимательно посмотрел на чиновника. Больше всего Бьернссону сейчас хотелось, чтобы его оставили в покое и дали опомниться. Но Шавашу именно этого не хотелось. И, поразмыслив над причиной этого, Бьернссон все понял.

– Бросьте, – сказал Бьернссон, – вам не золото нужно.

Шаваш досадливо сморщился и сказал:

– Какая жалость! Неужели это так заметно?