Энни, поженились там с нашего благословения.

— Дермид Мур женился?! — искренне удивился граф. — А что понадобилось от меня Якову Стюарту? Зачем он посылал меня в Сан-Лоренцо?

— Мой король вынуждал вашего короля стать членом так называемой «Священной лиги». Поскольку изначально этот союз замышлялся против Франции, ваш король не собирался в него вступать. Он отправил вас в Сан-Лоренцо в надежде, что вам удастся ослабить союз, переговорив с посланниками Венеции и Священной Римской империи, — пояснила Розамунда.

— И мне это удалось?

— Нет. Хотя король Яков с самого начала не надеялся на успех, он считал своим долгом предпринять все возможное, чтобы предотвратить войну. По дороге домой мы заехали в Париж. Вы получили аудиенцию у короля Людовика Двенадцатого и заверили его в том, что король Яков не собирается нарушать слово, данное Франции. И вы ничего не помните? — заключила свой пересказ Розамунда.

— Ничегошеньки, мадам, — покачал головой Патрик. — Я все еще с трудом верю в то, что набрался храбрости туда вернуться.

— Вы очень не хотели ехать в Сан-Лоренцо, — напомнила Розамунда, — но все же мы отправились туда и были счастливы там.

Повисло долгое неловкое молчание.

— Мне очень жаль, мадам, но память сыграла со мной жестокую шутку, — наконец извиняющимся тоном произнес граф.

— Вы можете назвать последние события из тех, которые помните, милорд? — спросила Розамунда.

Патрик снова отрицательно покачал головой.

— Кажется, я вспоминаю себя в Гленкирке, — неуверенно произнес он, а потом спросил: — Какой сейчас год?

— По христианскому календарю сейчас апрель, милорд, тысяча пятьсот тринадцатого года, — ответила Розамунда. — И мы не в Гленкирке, а в Эдинбурге.

Граф выглядел искренне удивленным.

— Тысяча пятьсот тринадцатый… — повторил он. — А мне казалось, что сейчас тысяча пятьсот одиннадцатый год, мадам. Похоже, я и не заметил, как потерял два года жизни. Но все-таки я помню почти все основные события.

— Что ж, я рада за вас, милорд, — еле слышно промолвила Розамунда и часто-часто поморгала, пытаясь избавиться от слез, застилавших глаза. Слезами горю не поможешь.

— Как вы считаете, когда я наберусь сил для того, чтобы вернуться к себе в Гленкирк? — спросил снова граф.

— Об этом лучше меня знает мастер Ахмет, — ответила Розамунда.

— Не по душе мне этот темнокожий, — заметил Патрик. — Когда-то темнокожий слуга выдал мою дочь работорговцам.

— Он на самом лучшем счету у короля Якова, — заметила Розамунда. — Сам король прислал его, когда узнал, что вы заболели. И его метод лечения, и советы заслуживают самой высокой оценки. — Розамунда поднялась с кресла. — Милорд, мне кажется, что сейчас вам лучше отдохнуть. Я оставлю вас на время.

— Со мной обращаются как с дряхлым стариком, — недовольно проворчал граф. — И вам, мадам, наверняка не терпится от меня отделаться. Когда я смогу подняться с постели?

— Об этом мы тоже спросим у мастера Ахмета. Сегодня он придет, чтобы проведать вас. — С этими словами Розамунда вышла из комнаты. Задержавшись в коридоре, она перевела дух. Память о двух последних годах жизни не восстановилась, и ее надежда на воссоединение с Патриком стала угасать. На душе стало холодно и пусто. Такой одинокой Розамунда, не чувствовала себя никогда в жизни. Слова Патрика о том, что ей якобы не терпится от него отделаться, ранили ее в самое сердце.

Двадцать девятого апреля Филиппе Мередит исполнилось девять лет. Графу Гленкирку позволили спуститься к общему столу. Он уже несколько дней совершал небольшие прогулки по комнате, и с каждым часом его силы прибывали. Филиппа стала стесняться его присутствия, ведь этот человек обращался с ней как с незнакомкой. Это не укладывалось у нее в голове, однако ее манеры оставались безукоризненными. Из-за случившихся неприятностей все забыли, что тридцатое апреля — день рождения самой Розамунды.

Пора было подумать о том, чтобы отцу и сыну Лесли вернуться в Гленкирк, а Розамунде с ее родными — во Фрайарсгейт. Лорд Кембридж сопровождал свою кузину, когда она отправилась засвидетельствовать свое почтение королеве. Маргарите Тюдор к тому времени уже доложили в подробностях о том, что случилось с графом Гленкирком. Королева встретила старую подругу с распростертыми объятиями и повела в личный кабинет. Она понимала, что нет таких слов, которые могли бы утешить Розамунду, унять ее душевную боль. Оставшись наедине, женщины просто молча обнялись.

— Я буду молиться о том, чтобы тебе не довелось изведать той боли и горечи, какую испытала я, — произнесла наконец Розамунда.

— Граф так ничего и не вспомнил? — спросила в свою очередь королева.

— Он помнит почти все, кроме последних двух лет жизни. Мастер Ахмет считает, что со временем его память восстановится полностью. Это единственное, на что я еще могу надеяться, Мег.

— Я буду молиться и за него, и за тебя, дорогая Розамунда! — с чувством произнесла королева.

— Кормилица принесла принца Якова — упитанного розовощекого малыша, — чтобы показать леди Фрайарсгейт. Розамунда не заметила в нем ни малейшего сходства с Тюдорами. Отсидев положенное приличием время, она попросила у королевы разрешения покинуть Эдинбург.

— Скоро будет война, — предупредила королева. — Побереги себя, Розамунда!

— Ты действительно так считаешь? — встревожилась леди Фрайарсгейт.

Королева кивнула и, тяжело вздохнув, сказала:

— Мой брат не слушает ничьих советов. Его упрямство не доведет до добра. Он поставил короля и Шотландию в безвыходное положение. Вряд ли армия дойдет до вашей глуши, но все же будь начеку. — Королева сняла с пальца перстень и протянула его Розамунде: — Если все-таки шотландские отряды перейдут границу, покажи им этот перстень и скажи, что его подарила тебе королева Шотландии в знак того, что запрещает трогать твое поместье.

В глазах Розамунды стояли слезы.

— Благодарю вас, ваше величество, — произнесла она, изо всех сил стараясь не разрыдаться. Проклятие! В последние дни у нее глаза постоянно на мокром месте! Две женщины обнялись на прощание, и Розамунда покинула королевскую резиденцию.

Она вернулась в дом лорда Кембриджа, где царила суета, связанная с предстоящим отъездом. Оба семейства решили покинуть Эдинбург рано утром. Лесли отправятся на северо-восток, в Гленкирк, Болтоны — на юго-запад, во Фрайарсгейт.

Адам видел, как измучилась за этот месяц Розамунда и как старательно она пытается скрыть это от окружающих, особенно от своей маленькой дочки. Когда все разошлись спать по своим комнатам, он задержался с Розамундой в гостиной.

— Если отец все вспомнит, я сразу же пошлю за вами, — пообещал Адам.

— Что-то подсказывает мне, что этого не случится, — тихо проговорила Розамунда. — Когда мы с вашим отцом увидели друг друга впервые, нас обоих словно поразил удар молнии. С той самой минуты мы понимали: то, что было между нами когда-то, в другом месте и в другое время, должно повториться вновь. Но кроме того, мы оба с самого начала знали — если угодно, назовите это предвидением, — что нам не суждено быть вместе. Однако по мере того как наша любовь крепла, мы постарались не думать об этом, гнали эти мысли прочь. И обманывали сами себя, считая, что препятствием к нашей свадьбе является не перст судьбы, а наши обязанности перед Фрайарсгейтом и Гленкирком. А потом мы нашли способ разрешить