настоятельнице, потаскуха. – Схватив Мириэл за руку, она потащила ее из лазарета.

Девушка бросила на Николаса безумный взгляд. Он откинул одеяло, чтобы встать с постели, но от слабости у него закружилась голова. Он набрал полные легкие воздуха, собираясь урезонить старшую монахиню, но все его благие намерения потонули в жестоком приступе кашля. К тому времени, когда кашель утих и ему удалось подняться, опираясь на подушки, он уже остался один, а полог перед ним был наглухо задвинут. Сомнений не было, сестра Юфимия предпочитала, чтобы он задохнулся, лишь бы не путал ее планы.

Тихо выругавшись, Николас принялся одеваться, но этот процесс оказался слишком утомительным для его изнуренного болезнью организма, и он заснул, так и не достигнув поставленной цели.

Спустя час он внезапно проснулся. Полог по-прежнему был задернут, но у его постели стояла еще одна незнакомая монахиня. В отличие от разъевшейся сестры Юфимии, гневно потрясавшей телесами, это была маленькая, сдержанная женщина. Крест на ее груди, простенький, но изящный, был отлит из серебра, и всем своим обликом она излучала властность, а не угрозу.

Николас сообразил, что он лежит поперек кровати только в нижней рубашке и коротких штанах. Он быстро укрылся до пояса простыней и потянулся за туникой.

– Я – настоятельница этого монастыря, – без предисловий начала монахиня внятным сухим тоном. – Не знаю, что произошло здесь сегодня перед вечерней, но из того, что слышала, могу сделать соответствующие выводы.

– Не знаю, что вы слышали…

– Прошу тебя. – Настоятельница жестом приказала ему молчать. Ее кожа, лоснящаяся и полупрозрачная, носила отпечаток старости и тяжелой работы. – Ответственность за сестру Мириэл возложена на нас, а не на тебя. Вполне допускаю, что тебе хочется защитить ее– наверно, это естественное желание, – но ты окажешь ей более действенную помощь, покинув обитель сразу же, как только будешь в силах тронуться в путь. – Ее голубые глаза были такие же ясные и холодные, как и голос – И, думаю, тебе больше не стоит встречаться с сестрой Мириэл.

Николас встретил ее ледяной, неприветливый взгляд.

– Между нами ничего не было, – с достоинством произнес он.

– Я тебе верю. – Монахиня склонила набок голову. – В противном случае ты бы уже стоял на дороге и благодарил судьбу за то, что избежал тюрьмы. Полагаю, тебе известно, что совращение монахини карается суровым наказанием. – Она поджала губы. – Возможно, тебе кажется, что сестра Мириэл не чувствует призвания свыше, однако я возлагаю большие надежды на нее в будущем, если только удастся воспитать в ней приверженность нашим традициям и порядкам. Она – волевой, энергичный человек, и наша обитель нуждается в ней, чтобы выжить. Мой долг – направить ее энергию в правильное русло, добиться, чтобы она служила благому делу, а не растрачивала себя на безрассудства.

Николас почтительно кивнул из уважения к возрасту и положению старой монахини, но не смог оставить ее слова без возражений.

– Но может случиться и так, что вы разрушите то, что пестуете, – сказал он, вспомнив ожесточенные слова Мириэл о том, что если она и смирится, то только тогда, когда отомрет лучшая часть ее существа.

Настоятельница вздохнула.

– Я вынуждена рисковать. Пойми, этой девушке некуда податься за стенами монастыря. Ее родные вверили ее нашим заботам. В силу разных причин у нее мало шансов сделать хорошую партию, если она вернется к мирской жизни. Насколько я могу судить, сегодняшний инцидент стал для нее еще одним жестоким уроком. – На лице монахини появилось упрямое выражение, – Она войдет в наши ряды. Я не позволю ей сбиться с пути истинного.

Настоятельница ледяным тоном пожелала ему спокойной ночи и удалилась. После ее ухода Николас лег на спину, подложив руки под голову, и стал размышлять о событиях дня. Тревога не покидала его, но, как и настоятельница, он был человек прагматичный. Жаль, конечно, думал он, что девушку против ее воли отправили в монастырь. Он ей глубоко сострадает, но ведь не ее одну постигла подобная участь. Так устроен мир. Вскоре, как сказала настоятельница, он уйдет. У него свой путь, свои заботы. Ему надо строить новую жизнь. И хотя он крайне признателен монахиням – сестре Мириэл в особенности – за то, что они выходили его, в его будущем им нет места.

Он закрыл глаза, повернулся на бок и стал грезить о богатстве, о том, что он стоит на палубе дивного корабля, подставляя лицо соленым брызгам.

Мириэл привыкла к наказаниям хлебом и водой. Со дня прибытия в монастырь Святой Екатерины она раз в месяц обязательно расплачивалась за какое-нибудь прегрешение. И теперь ее на два дня вновь заточили в одиночную келью, все убранство которой составляли тонкий тюфяк на утрамбованном земляном полу и распятие на беленной известью стене. Через закрытые ставни задувал ветер, и в келье было нестерпимо холодно. Обернув плечи грубым шерстяным одеялом, как плащом, она мерила шагами маленькую келью в тщетной попытке согреться. В какой-то момент у нее возникла мысль разодрать тюфяк в клочья и поджечь их крошечной лампадкой, служившей ей скудным источником света. Но приводить в исполнение свою задумку она не стала, понимая, что набивка из соломы быстро сгорит, а срок наказания увеличат вдвое. Она выдержит, поклялась себе девушка. Нужно потерпеть всего два дня.

Каждое утро сестра Адела приносила ей ломоть черствого черного хлеба и кувшин воды, но сестра Юфимия всегда была рядом, наблюдая за происходящим, и девушкам не удавалось поговорить.

– Как ты тут? – успела шепнуть Адела, входя в тюремную келью утром второго дня. На ее побледневшем лице застыл страх. Из послушниц она ближе всех сошлась с Мириэл, и потому ее в назидание сделали свидетельницей унижения и наказания согрешившей подруги.

Мириэл выдавила улыбку и коснулась рукой головы.

– Выживу, – сказала она. – А волосы со временем отрастут. – Под апостольником Мириэл прятался короткий ежик – все, что осталось от ее роскошных каштановых волос. Поскольку сестра Юфимия выдвинула против Мириэл воистину тяжкое обвинение, настоятельница решила посоветоваться с монастырским священником относительно того, как наказать провинившуюся послушницу. Преисполненный праведного гнева, отец Гандалф процитировал строки из Библии, в которых утверждалось, что женские волосы – это символ тщеславия и распутства, и заявил, что Мириэл следует остричь наголо, дабы она помнила, что является служанкой Господа.