Горные хребты обозначены гребешками, реки с притоками — тонкими извилистыми линиями, стойбища — шалашиками. Названия речек, хребтов и гор Питерс записал со слов старика русскими буквами.

Между Омолоном и Корокодоном старый кочевник нарисовал длинный хребет и густую паутину речек. С поразительной подробностью он изобразил рельеф и гидрографическую сеть горной страны величиной с Францию. На всех географических картах здесь расплывалось большое белое пятно.

Жители тайги и тундры великолепно знают топографию местности. Реки и мелкие речушки они изображают на бумаге не хуже городского жителя, рисующего план давно знакомых улиц.

В центре хребта ламут изобразил шалашиками большое стойбище. Крошечные вигвамы сходятся кольцом вокруг сидящего орла…

— Смотри, стойбище Синих Орлов, совсем как у Нанги! — удивляется Пинэтаун.

Юноша торопливо вытаскивает чашечку Нанги. В полумраке подземелья полированное дерево кажется черным, и линии «рисуночного письма» выступают словно на проявленной пластинке.

Рисунок орла в кольце вигвамов, сделанный старым оленеводом сорок лет назад, Нанга повторила на своем «рисуночном письме».

Сравнивая оба рисунка, замечаю вдруг поразительное совпадение изгибов Омолона на карте кочевника с линией берега на ребусе Нанги. Против устья Омолона, на левом берегу Колымы, старый оленевод нарисовал покосившийся темный крестик. На ребусе Нанги в этом месте красуются несколько квадратиков, вытянутых в линию.

— Заимка Колымская! Неужели Нанга нарисовала Омолон, а не берега Восточной тундры?!

— Совсем ум потеряли, — тихо говорит Пинэтаун, опускаясь на тюк с пушниной.

Юноша подавлен.

Только один поселок в низовьях Колымы имеет всего одну улицу новеньких домиков. Они были построены недавно против устья Омолона, на месте ветхих хибар старой заимки Колымской. Здесь размещается теперь центральный поселок оленеводческих колхозов Западной тундры.

Непростительная ошибка!

Ведь новые домики заимки Колымской я отлично видел с борта самолета в перелете из Якутска в устье Колымы и должен был правильно прочесть рисунок Нанги. Меня сбило с толку случайное сходство изгибов Омолона и береговой линии Восточной тундры.

Омолон Нанга изобразила одной чертой, правый берег Колымы не дорисовала. Поэтому линию Омолона на ее рисунке мы легко приняли за береговую кромку Восточной тундры, а заимку Колымскую — за Походск.

Неверно разгадав «рисуночное письмо», мы искали Нангу там, где ее никогда не было.

Теперь ясно: стойбище Синих Орлов, куда увез Нангу Чандара, находится в шестистах километрах южнее берегов Восточной тундры, в глубине континента, на диких плоскогорьях между Омолоном и Корокодоном. В 1908 году из этого стойбища бежал на берега Полярного океана от произвола старшин старый кочевник, нарисовавший Питерсу карту Синего хребта.

Нанга была жительницей неведомого стойбища. Кто эти неизвестные обитатели недоступных гор, поселившиеся вдалеке от людей, в центре белого пятна?

Орел, вытатуированный на груди девушки, дикий характер, никому не известный язык, на котором она говорила, удивительное сходство ее рисунков с «рисуночным письмом» североамериканских индейцев — все это оставалось загадкой.

Мы держим в руках лишь карту горной страны, где обитают сородичи Нанги. Неужели они еще томятся под властью родовых старшин?

— Проклятый старик мучит Нангу!

— Успокойся, Пинэтаун! Карта Синего хребта у нас. Мы точно знаем, где искать Нангу, и разыщем ее.

Но юноша грустно покачивает головой, вытаскивает из нагрудного кармана алую ленточку Нанги и, осторожно расправив ее на ладони, поглаживает огрубевшими от снастей пальцами. В глазах у него слезы, и он не скрывает их. Трудно проникнуть в дебри Омолонской тайги, к далеким плоскогорьям Синего хребта.

Жадно разглядываем карту, добытую из тайника. Там, где горные хребты сплетаются в мощное плоскогорье, старый оленевод нарисовал границу леса. Деревья изображены колышками. Прихотливо изгибаясь, граница леса бесконечным частоколом окружает громадное поле безлесных плоскогорий.

В тусклом пламени свечи это поле расползается на карте чудовищно увеличенной амебой. Площадь безлесных плоскогорий Синего хребта раз в десять превышает пространство летних пастбищ Колымского оленеводческого совхоза.

Тонкой штриховкой старик обозначил зимние кормовища оленей. Олени могут найти здесь ягельники и продвинуться сквозь тайгу к Синему хребту. Черными пятнами нарисованы островки мертвой тайги, гари, не проходимые для оленей. Их очень мало.

Штриховка ягельников на карте пересекает низовья Омолона и приближается к южным границам Колымского оленеводческого совхоза, словно открывая путь к Синему хребту.

Так вот где лежит пастбищное эльдорадо! Недаром потрудились мы, добывая карту старого кочевника: перед нами лежит рисунок огромного массива девственных оленьих пастбищ.

События беспокойного плавания сплелись в морской узел, и вот он распустился легко и свободно, словно в умелых матросских руках.

«Витязь» благополучно вернулся в порт Амбарчик. На внешнем рейде вились дымки пароходов. Корабли каравана, поднимая пары, собирались в дальнее плавание.

В Амбарчике мы закупили в фактории и погрузили на вельбот летний запас продовольствия для пастухов-островитян.

Светлой полярной ночью «Витязь» вошел в устье Колымы, миновал заимку Шалаурова и вскоре пристал к острову Седова, у спящего лагеря пастухов.

На следующий день с попутным ветром вельбот поднялся вверх по Колыме, доставив на центральную усадьбу совхоза драгоценный груз: рюкзак с редчайшими археологическими находками и карту смоленских пастбищ. Второе плавание «Витязя» окончилось.

Помполит радиограммой известил директора совхоза, улетевшего в Якутск, о больших пастбищных