Эллери взглянул на своих слушателей. Мальвина выглядела обеспокоенной, а Фрэнсис — больным.

— Однако на практике проблема не была такой простой, — продолжал Эллери. — Разумеется, Кен все знал о фобии Додда его патологической боязни смерти — задолго до того, как ее разгадал я. Это естественно — он был врачом и жил в том же доме. Кен знал о Додде все, что нужно было знать.

Но человек, который так сильно боится смерти, редко составляет завещание по собственной воле — такой поступок кажется ему испытанием судьбы. Потому Додд и откладывал эту процедуру. Как же Кен мог заставить Додда с его фобией пойти к адвокату и написать завещание? Он нашел изобретательный способ. Человек, панически боящийся смерти, противится акту составления завещания, так как отчаянно цепляется за жизнь и надеется на неопределенную ее продолжительность. Но если заставить его поверить, что эта надежда напрасна? Что смерть не только неизбежна, но и близка?

Кен понимал, что ему нужно лишить Додда всякой надежды, убедить его, что смерть — вопрос дней, и ни он, ни кто другой не в силах ее предотвратить.

— Боже мой! — воскликнул О'Бэннон.

— И тогда Уиншипа озарило одно из самых дьявольских вдохновений в истории убийств. В Райтсвилле недавно произошли две смерти, косвенно касавшиеся доктора Себастьяна Додда: смерть старого Люка Мак-Кэби от сердечного приступа и самоубийство Джона Спенсера Харта. Уиншип обратил внимание, что Мак-Кэби, всегда считавшийся нищим, умер богачом, а Хард, слывший городским набобом, умер бедняком. Контраст поразил его. Богач — бедняк…

И тогда Кен, так жаждущий наживы и изуродованный войной, — Дейкин говорил мне, что Уиншип вернулся из армии полной развалиной, — вспомнил старую детскую считалку. Богач, бедняк, нищий, вор — и затем доктор! Если за смертью Мак-Кэби, завещавшего свое состояние Додду, и смертью Харта, сделавшей Додда единственным владельцем «Райтсвиллского производства красителей», последуют смерти «нищего» и «вора», с которыми Додд тоже каким-то образом связан, и если привлечь его внимание к этой зловещей последовательности, то Додд убедится в двух вещах: что следующим должен умереть доктор и что он, Додд, безусловно, будет этим доктором. Если Додд в этом убедится, то составит завещание.

— А если бы он этого не сделал? — осведомился Фрэнсис.

— Но он сделал, — сухо отозвался Эллери. — Как бы то ни было, убийце всегда приходится рисковать. Кен рискнул — и выиграл.

— Продолжайте! — воскликнула Мальвина Прентис.

— Уиншип сразу же начал действовать. Его первым шагом было найти в городе человека, соответствующего третьему персонажу считалки. Долго искать не пришлось. Том Эндерсон был известен как «городской нищий» или «городской пьяница», и Додд дал ему крупную сумму денег. Уиншип организовал ночную встречу с Эндерсоном на скале Малютки Пруди и столкнул его в зыбучие пески. Как только Эндерсона сочли мертвым, Кен анонимно отправил мне по почте газетные вырезки, касающиеся трех смертей: Мак-Кэби, Харта — к которым он не имел никакого отношения и которые произошли именно так, как считали окружающие, — и Эндерсона.

— Почему он это сделал?

— Это едва ли не самая важная часть его плана, мисс Прентис, — улыбнулся Эллери. — Главной целью всей кампании было убедить Додда, что смерть уже поджидает его за углом. Кен знал мою слабость к загадочным преступлениям и решил, что если меня удастся в это вовлечь и заставить сообщить Додду смертоносную считалку, дело будет сделано. А если бы я не проглотил наживку или не заметил аналогию со считалкой, Кен всегда мог «обнаружить» ее сам или отправить считалку с комментариями анонимным письмом в «Архив». Но я был идеальный орудием. Райтсвилл меня знает, я пользуюсь здесь авторитетом. Если я открою глаза Додду, это должно обеспечить его уверенность в неизбежности близкой смерти… Конечно, Кен не предвидел, что Рима попросит меня расследовать исчезновение ее отца. Но я все равно мог приехать в Райтсвилл благодаря присланным им вырезкам. Как только я появился в городе, Кен понял, что он на верном пути, и подготовил следующий шаг.

— Жакар?

— Да. Проблема состояла в том, чтобы заставить Жакара забраться в дом Додда. Как Кену удалось это устроить, я не знаю, да это и не важно. Важно то, что он спровоцировал Жакара на взлом. Когда Кен повернул голову, якобы передавая мне револьвер, чтобы взять веревку, это не было неосторожностью. Он приглашал Жакара броситься на него. Если бы Жакар этого не сделал, Кен предпринял бы что-нибудь еще — например, дал бы ему возможность совершить попытку к бегству. В любом случае ясно, что в намерения Кена входило хладнокровно застрелить Жакара, но при таких обстоятельствах, что выстрел казался бы неизбежным и оправданным поступком. Это самое дерзкое убийство произошло в присутствии двух свидетелей, каждый из которых искренне назвал его самозащитой.

Эллери закурил сигарету.

— Сцена была подготовлена. Четыре райтсвиллца умерли — богач, бедняк, нищий и вор. Теперь Кену оставалось только ждать, пока я это замечу. Я заметил, как он и планировал, после чего помчался к Додду процитировать считалку и предупредить, что он следующий в списке. Додд сразу же принял это за истину. Должно быть, Уиншип гордился собой.

— Просто фантастика! — воскликнула Мальвина, облизывая губы.

— Да, — согласился Эллери. — Но это еще не все. Уиншип был мастером деталей. Я оказал ему услугу, разбив вдребезги надежды Додда, но какие-то их осколки могли застрять у него в голове. И Кен начал методично их уничтожать. Он повернул против Додда его же собственное оружие… Какое? О, так вы не знаете о вере Додда в гадание?

— Во что?!

— В гадание. — Эллери поведал им о комнате в мансарде и ее содержимом. — Несомненно, Кен все знал об этой комнате и о том, что в ней находится, — фактически, знание о суеверном увлечении Додда могло вдохновить его на весь план. Он, безусловно, имел дубликат ключа от комнаты, о котором Додду не было известно. Сколько раз Кен тайком наблюдал, как Додд пытается заглянуть в свое будущее, знает только он сам, но к началу действий почва была подготовлена.

Прежде всего Кен осуществил трюк с тузом пик — доброй старой приметой смерти — причем осуществил в двойном размере, ибо я сам видел, как Додд открыл туза пик в двух колодах карт. Как Кену это удалось? Ответ очевиден. Он купил сто четыре колоды карт с такими же рубашками, как и в колодах Додда, удалил из всех пиковые тузы и получил таким образом две колоды из пятидесяти двух тузов пик. К сожалению, когда я смог раздобыть подходящую копию ключа от комнаты в мансарде, Кен успел туда проскользнуть и заменить колоды с тузами на первоначальные карты Додда. Эти обычные колоды здорово сбили меня с толку.

— Рискованно, — заметил Фрэнсис.

— Нет, — возразил Эллери. — Кен, изучивший Додда вдоль и поперек, по-видимому, знал, что во время гадания он никогда не смотрит на другие карты.

Нанеся Додду двойной удар пиковым тузом, Кен продолжил дело с помощью собаки, воющей ночью, — еще одного предвестника смерти. Он не знал, что уже выиграл, — что на следующее утро после моего сообщения о считалке Додд посетил Отиса Холдерфилда и составил первое завещание. Не будучи об этом осведомленным, Кен запустил в кабинет Додда птицу — третью дурную примету.

Возможно, — мрачно промолвил Эллери, бросив окурок в пивную кружку, — Кена подвело собственное стремление к совершенству. Он добавлял все новые штрихи — карты, собаку, птицу, — когда, как выяснилось, в этом не было надобности. Полностью деморализованный дополнительными ударами, Додд составил не одно, а два завещания. Одной рукой он дал, а другой забрал назад. Кеннет Уиншип не имел понятия, что за двадцать четыре часа он все приобрел и всего лишился. Должно быть, Кен узнал о визитах Додда к Холдерфилду, естественно, решил, что Додд составил завещание — одно завещание — и что его цель достигнута, и нанес последний удар. Дождавшись, пока ночной вызов вынудил Додда отправиться в отдаленный район, он, очевидно, поехал за ним и столкнул с дороги машину Додда в таком месте, где гибель его была неминуемой. А может, Кеннет подслушал разговор по параллельному телефону, узнал, куда едет Додд, выехал первым, подстерег его, ударил по голове и столкнул машину Додда в кювет.

Кен Уиншип, — продолжал Эллери, — с легкостью изобразил потрясение и горе. Додда похоронили, и настал день, когда его завещание было прочитано. Уиншип — блестящий организатор, художник в