вы счастливы, Квин?

— Нет.

— Никто не счастлив. Даже Мальвина. По-моему, город на грани массового психоза.

Эллери перестал переворачивать страницы, уставясь на какие-то слова.

— Скажите, Квин, братья Уолдо были частью этой неразберихи?

— Да.

Стук машинки прекратился.

— Вы сказали «да»?

— Да! — Эллери вскочил, и книги упали на пол.

— Подождите!

Но Эллери уже убежал. Озадаченный О'Бэннон поднял книги.

— Две возможности, — промолвил Эллери вечером после обеда. — Снова две возможности. Но это не важно. Важна запятая.

Рима посмотрела на мужа. Кен нахмурился, глядя на Эллери.

— Да, запятая… — Эллери шагал по гостиной, ожесточенно дымя сигаретой. — О'Бэннон видел это собственными глазами, но ничего не понял. И никто не понимает. Помните вторую версию считалки? «Богач, бедняк, нищий, вор…»

— «…доктор, адвокат, индейский вождь», — закончила Рима.

— Нет, этот вариант давно отвергнут на веских основаниях. Меня интересует другой.

— «Доктор, адвокат, торговец-шеф».

— Это дает нам семь жертв психоза. Семь трупов. Но запятая… — Он усмехнулся, потирая руки.

— Что вы несете? — осведомился Кен.

— Оказалось, доктор Уиншип, что вторая версия имеет две подверсии. Снова две, понимаете? В первой подверсии считалка оканчивается словами: «доктор, адвокат, торговец-шеф». Но обратитесь к книгам, и вы найдете вторую подверсию: «доктор — запятая — адвокат — запятая — торговец — ЗАПЯТАЯ! — шеф».

— «Торговец — запятая — шеф», — повторила Рима. — Торговец и шеф? Два отдельных…

— Красиво, не так ли? Да, Рима, два отдельных слова. Торговец, шеф. Подходит это нам? О да! Уолдо не были «торговцами-шефами» — они были просто торговцами-портными. Значит, кто-то следует второй подверсии — с восемью персонажами. Номером семь был Джонатан Уолдо…

— Выходит, будет и номер восемь? — обескураженно произнесла Рима.

— Шеф… — пробормотал Кен.

— Шеф чего, Эллери? Какой именно шеф?

Радость на лице Эллери увяла.

— Тут вы приперли меня к стене. Единственные шефы в Райтсвилле, которых я знаю, это шеф полиции и шеф пожарных. — Эллери швырнул окурок в камин. — Черт возьми, не смотрите на меня так! Конечно, Дейкин и Эпуорт меня бы за это прикончили. Но что еще я могу придумать? Что могу сделать? Только отправиться спать!

В День памяти павших в войнах шел дождь, однако ежегодное мероприятие в Мемориальном парке выглядело еще мрачнее погоды. Миссис Холмс, преподававшая в райтсвиллской школе сравнительную литературу, пробормотала нечто в стиле Томаса Гарди, другие выступления были менее напыщенными. Кто-то сказал, что подобного Дня памяти не было с 1939 года, когда скончался Мердок Уилер, последний ветеран федеральной армии; другие приписывали ослабление патриотического пыла более недавним трагедиям.

Все с радостью разошлись по домам.

На следующий день погода улучшилась, но настроение в городе оставалось мрачным. Все это чувствовали, хотя никто не знал причины.

Эллери подозревал, что Райтсвилл окрасился в черные тона в результате своих химических опытов. Он часами шатался по городу, оставляя голубков ворковать в их гнездышке на Алгонкин-авеню, но не выяснил решительно ничего.

Однажды Эллери отправился в хижину Эндерсона на болотах. С трудом разыскав ее, он ощутил внезапное возбуждение, словно ожидая найти здесь разгадку. Но обнаружил только аккуратную хижину, заросшую розами, сиренью и ландышем, с покрытым мхом сараем и огородом, а внутри — Гарри Тойфела с книгами, которые не забрала Рима.

Городской философ пребывал в благодушном настроении.

— Что еще нужно человеку? Разве я не так же богат, как любой из живущих на Холме? Что есть у него, чего бы не было у меня? Беспокойство. А что есть у меня, чего никогда не будет у него? Свобода. Да, сэр, на лучшее я и не мог рассчитывать в этой… Уолдо? Скверно. Ну, по крайней мере, меня не могут обвинить в этом пожаре.

На обратной дороге Эллери заглянул на скалу Малютки Пруди. Он провел там несколько минут, пытаясь что-либо прочесть на зыбкой поверхности у ее подножия. Но текст оказался неразборчивым.

В другой день, внезапно ощутив нужду в обществе секретарши покойного мистера Отиса Холдерфилда, Эллери отправился в «Грэнджон-блок».

— Где она живет? — спросил он у старого лифтера.

Базз Конгресс ухмыльнулся:

— С Флосси Бушмилл лучше держать ухо востро, мистер Квин. Она упорхнула.

— Уехала из города?

— Да. С каким-то коммивояжером из Бостона, торгующим женским бельем. Потом она бросит его и подцепит кого-нибудь другого. Так было всегда, особенно с тех пор, как умер ее старик, кузнец Джейк Бушмилл. Флосси не сидится на месте. — Базз хрипло рассмеялся.

На следующий день, узнав от Кена Уиншипа, что Дэвид Уолдо поправляется, Эллери посетил райтсвиллскую больницу. Но дежурный врач мужского отделения покачал головой:

— Он впадает в истерику, когда его пытаются расспрашивать. Шеф Эпуорт, человек из «Архива» и страховые агенты ничего не могли из него вытянуть. Лучше приходите на будущей неделе, мистер Квин.

Когда Эллери пришел в больницу в следующий четверг, то узнал, что Уолдо выписали три дня назад.

Раздосадованный Эллери начал его разыскивать, и вскоре его досада улетучилась.

Выписавшись из больницы 3 июня, Уолдо отправился в Слоукем, где разыскал портного по имени Элберт Сколли, который вроде бы пытался год назад купить их предприятие. Уолдо уведомил Сколли, что теперь он согласен на продажу, но только за наличный расчет и при условии проведения всей процедуры в течение суток. Сколли заключил выгодную сделку. Уолдо согласился на сумму, значительно ниже стоимости его бизнеса, и двое мужчин вернулись в Райтсвилл в грузовике Сколли для встречи с Сэмом Иззардом из фирмы «Файнголд и Иззард» в «Апем-блоке», которая вела бухгалтерию братьев Уолдо. Документы были составлены в Райтсвиллском национальном банке, Сколли вернулся в Слоукем улаживать дела с тамошним банком, а Дэвид Уолдо после краткого визита в свой магазин в «Грэнджон-блоке» исчез. Эллери не смог выяснить, где он провел ночь. Однако во вторник утром Дэвид появился снова, закрыл свои счета в Общественной кредитной компании и Райтсвиллском национальном банке, уплатил все пошлины и налоги, встретился со Сколли и банковскими служащими и завершил процедуру продажи, после чего в половине третьего Эд Хотчкис привез его на станцию с новым чемоданом и бумажником, которые он купил в отделе кожгалантереи универмага «Бон-Тон» у продавщицы Эппи Симпсон; бумажник заключал в себе солидную сумму. Улаживать пожарную страховку Дэвид предоставил Лаймену Хинчли — страховому агенту из Общественной кредитной компании.