47. Единый
На следующем этапе плана Единого Двум надлежало стать Множеством посредством диалектического взаимодействия. Как гипервселенные они проецировали подобный голографическому интерфейс, который является полиформенной вселенной, где мы, создания, и обитаем. Два источника должны были в равных долях участвовать в создании нашей вселенной, но Вторая форма продолжала скатываться в болезнь, безумие и хаос. Эти аспекты она и проецировала в нашу вселенную.
По замыслу Единого, наша голографическая вселенная должна была служить обучающим инструментом для всего многообразия живых существ до тех пор, пока они не станут изоморфичны Единому. Однако постоянное разрушение гипервселенной II стало фактором, разрушающим нашу голографическую вселенную. В этом причина энтропии, незаслуженных страданий, хаоса и смерти, равно как и Империи и «Черной Железной Тюрьмы». Короче, причина прекращения нормального и здорового развития форм жизни в голографической вселенной. Чудовищно ослабла и обучающая функция, поскольку только сигнал из гипервселенной I нес информацию, тогда как сигнал из гипервселенной II превратился в помехи.
Изначальный план Единого теперь можно осуществить, только разделив гипервселенную I на две здоровые гипервселенные, которые превратят голографическую вселенную в действующую обучающую машину, какой она и должна быть. Для нас настанет то, что мы привыкли называть Царством Божьим.
В реальном времени гипервселенная II пока остается живой – «Империя бессмертна». Но в вечности, где существуют гипервселенные, она была уничтожена – в силу необходимости – здоровым близнецом, нашим защитником. Единый скорбит, поскольку любил обоих близнецов, следовательно, информация Вселенского Разума содержит трагическую историю о смерти женщины, генерируя душевные страдания и муки во всех существах голографической вселенной. Этому придет конец, когда здоровая гипервселенная разделится, и наступит Царство Божье.
Эта трансформация – от Века Железного к Веку Золотому – в реальном времени сейчас идет, в вечности же она полностью завершена.
Вскоре Шерри по горло сыта была Жирным, день и ночь корпящим над своей экзегезой, а еще он взбесил ее, попросив выделить часть своего пособия на оплату квартиры – по решению суда, Жирный должен был регулярно выплачивать кругленькую сумму Бет и Кристоферу.
Шерри подыскала себе квартиру, которую ей, как раковой больной, согласились оплачивать власти Санта-Аны, и собиралась жить там, не заботясь о счетах и о том, что приготовить Жирному на обед. К тому же она могла бы встречаться с другими мужчинами, что Жирный категорически не приветствовал, когда они с Шерри жили вместе. Однажды вечером, когда Жирный впал в ярость, увидев, как Шерри входит в дом под ручку с каким-то типом, она взорвалась:
– Да плевала я на все!
Жирный пообещал больше не возражать против встреч Шерри с другими мужчинами и не просить ее помощи в оплате квартиры, хотя у самого Лошадника к тому времени на банковском счету осталось всего девять долларов.
Это не помогло, Шерри была непреклонна.
– Я съезжаю, – сообщила она Жирному.
Когда Шерри уехала, Жирному пришлось поднапрячься, чтобы купить мебель, тарелки, телевизор, столовые приборы, полотенца – всё, поскольку он пришел к Шерри практически в чем был и надеялся, что ее домашней утвари хватит на них обоих. Разумеется, Жирному без Шерри было одиноко – апартаменты с двумя спальнями и двумя ванными наводили на него тоску. Друзья встревожились и пытались подбодрить его. В феврале Жирного бросила Бет, а вот теперь, в сентябре, от него ушла Шерри. Жирный опять начал медленно умирать. Он все время проводил за пишущей машинкой или с тетрадкой и ручкой, продолжая экзегезу – единственное, что осталось в его жизни.
Бет уехала в Сакраменто – за семь сотен миль, чтобы оградить Кристофера от встреч с Жирным. Он уже опять начал подумывать о самоубийстве, но не слишком много – понимал, что это не понравится Морису, и тот заставит его составлять очередной список.
Что всерьез беспокоило Жирного, так это предчувствие, что ремиссия Шерри вскоре закончится. Посещения занятий в колледже Санта-Аны и работа в церкви совсем вымотали ее. Каждый раз, встречая Шерри – а он старался делать это как можно чаще, – Жирный отмечал, какой она стала худой и изможденной. В ноябре Шерри подцепила грипп и теперь постоянно кашляла и жаловалась на боли в груди.
– Засраный грипп! – говорила Шерри.
В конце концов Жирный отвез ее к врачу сделать рентген и анализ крови. Он знал, что стадия ремиссии закончилась – Шерри едва волочила ноги.
В тот день, когда Шерри узнала, что рак вернулся к ней, Жирный был рядом. Поскольку доктор назначил прием на восемь утра, Жирный не спал всю ночь. Просто сидел и ждал. Он отвез Шерри к врачу вместе с Эдной, старинной подругой Шерри. Жирный с Эдной ждали в приемной, пока Шерри общалась с доктором Аппельбаумом.
– Обычный грипп, – сказала Эдна.
Жирный не ответил. Он знал. Тремя днями раньше они с Шерри заходили в бакалейную лавку, и Шерри едва переставляла ноги. Так что Жирный знал наверняка и, сидя рядом с Эдной в приемной, боялся, что сейчас разрыдается, такой его охватил ужас. Невероятно, но именно сегодня был его день рождения.
Шерри вышла из кабинета доктора Аппельбаума, промокая глаза клинексом. Жирный и Эдна вскочили как раз вовремя, чтобы успеть подхватить Шерри, когда она падала на пол со словами: «Он вернулся, рак вернулся».
Теперь рак был в лимфатических узлах на шее и в виде опухоли в правом легком, которая мешала Шерри нормально дышать. В ближайшие сутки Шерри предстояло начать принимать сеансы химиотерапии и облучения.
Эдна была потрясена.
– Я не сомневалась, что это обычный грипп. Я хотела, чтобы Шерри поехала в Мелодилэнд и свидетельствовала, что Иисус излечил ее.
Жирный промолчал.
Можно, конечно, сказать, что к тому моменту у Жирного не было никаких моральных обязательств по отношению к Шерри. По совершенно пустой причине она ушла, оставив одного в тоске и отчаянии наедине с бесконечной экзегезой. Все друзья Жирного говорили ему об этом. Даже Эдна ему об этом говорила, когда
