Те же и Марья Ивановна.

Марья Ивановна. Приехал наш священник, наш Василий Никанорович. Он едет к архиерею, отказался от прихода.

Николай Иванович. Не может быть!

Марья Ивановна. Он тут. Люба, позови его. Он хочет тебя видеть.

Люба идет.

Те же, без Любы.

Марья Ивановна. А еще я пришла к тебе сказать про Ваню. Ужасно себя ведет и учится так, что ни за что не перейдет. Я стала говорить ему — грубит.

Николай Иванович. Маша, ведь ты знаешь, что я не сочувствую всему тому складу жизни, который вы ведете, и их воспитанию. Это для меня страшный вопрос: имею ли я право видеть, как на моих глазах гибнут…

Марья Ивановна. Тогда надо что-нибудь другое, определенное, а что ты даешь?

Николай Иванович. Я не могу сказать что. Я одно говорю, первое: надо освободиться от этой развращающей роскоши.

Марья Ивановна. Чтоб они были мужиками — не могу я на это согласиться.

Николай Иванович. Ну, так не спрашивай меня. То, что тебя огорчает, так и должно быть.

Входит священник. Целуются с Николаем Ивановичем.

Те же, священник и Люба.

Николай Иванович. Неужели покончили?

Священник. Не мог больше.

Николай Иванович. Не ждал я этого так скоро.

Священник. Да ведь нельзя. В нашем быту нельзя быть безразличным. Надо исповедовать, причащать, а когда познал, что это не истинно…

Николай Иванович. Ну и как же теперь?

Священник. Теперь еду к архиерею на испытание. Боюсь, что сошлют в Соловецкий. Думал одно время за границу бежать, вас просить, потом раздумал; малодушие. Одно — жена.

Николай Иванович. Где она?

Священник. Уехала к отцу. Теща была у нас и сынишку увезла. Это больно. Очень хотелось… (Останавливается, сдерживает слезы.)

Николай Иванович. Ну, помогай бог. Что же, вы у нас остановились?

Те же и княгиня.

Княгиня (вбегает в комнату). Ну, вот и дождались! Он отказался и взят под арест. Я сейчас была там, меня не пустили. Николай Иванович, поезжайте вы.

Люба. Как отказался? Почем вы знаете?

Княгиня. Я сама была там. Мне все рассказал Василий Андреевич. Он член присутствия. Он прямо вошел и объявил, что он служить не будет, присягать не будет. Ну, все это, чему Николай Иванович его научил.

Николай Иванович. Княгиня! Разве можно научить?

Княгиня. Я не знаю, только не в этом христианство. Разве в этом христианство? Вот хоть вы, батюшка, скажите.

Священник. Я уж не батюшка.

Княгиня. Ну, все равно. Да и вы такой же. Да вам хорошо. Нет, я не оставлю этого так. И что за проклятое христианство, от которого люди страдают и погибают! Ненавижу я это ваше христианство. Вам хорошо, когда вы знаете, что вас не тронут. А у меня один сын, и вы погубили.

Николай Иванович. Да успокойтесь, княгиня.

Княгиня. Вы, вы погубили его. Вы погубили, вы и спасайте. Поезжайте, уговорите его, чтобы он бросил эти глупости. Это можно богатым людям, а не нам.

Люба (плачет). Папá, что же делать?

Николай Иванович. Я поеду. Может быть, я могу помочь. (Снимает фартук.)

Княгиня (помогает ему одеваться). Меня не пустили, но мы поедем вместе, и я добьюсь теперь.

Уходят.

Занавес

Сцена переменяется. Канцелярия. Сидит один писарь, и ходит часовой у противоположной двери. Входит генерал с адъютантом, писарь вскакивает, солдат отдает честь.

Генерал, адъютант и писарь.

Генерал. Где полковник?

Писарь. Прошли к новобранцу, ваше превосходительство.

Генерал. А, хорошо. Попросите его ко мне.

Писарь. Слушаю, ваше превосходительство.

Генерал. А это что вы переписываете, не показание новобранца?

Писарь. Так точно-с.

Генерал. Дайте сюда.

Писарь подает и уходит.

Те же, без писаря.

Генерал (подает адъютанту). Прочтите, пожалуйста.

Адъютант (читает). «На поставленные мне вопросы о том: 1) почему я не принимаю присягу и 2) почему отказываюсь исполнять требования правительства и что побудило меня произнести оскорбительные не только для военного сословия, но и для высшей власти слова, — отвечаю на первый вопрос: не принимаю я присяги потому, что я исповедую учение Христа. В учении же Христа присяга прямо и определенно запрещена, как в Евангелии Матфея V, 33–38, так и в послании Якова V, 12».

Генерал. Тоже рассуждают, по-своему толкуют.

Адъютант (читает далее). «В Евангелии сказано: «Не клянись вовсе. Но да будет слово ваше: да, да, нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого». В послании Якова: «Прежде же всего, братия мои, не клянитесь ни небом, ни землей и никакой другою клятвой; но да будет у вас: да, да и нет, нет, дабы вам не подпасть осуждению». Но мало того, что в Евангелии есть такое точное указание того, что де должно клясться. Если бы и не было такового, я не мог бы клясться в том, что буду исполнять волю людей, так как я, по христианскому закону, должен всегда исполнять волю бога, которая может не сойтись с волей людей».

Генерал. Тоже рассуждают. Кабы меня слушали, ничего бы этого не было.

Адъютант (читает). «Отказываюсь же я от исполнения требования людей, называющих себя правительством, потому что…»

Генерал. Какая дерзость!

Адъютант. «…потому что требования эти преступные и злые. От меня требуют, чтобы я поступил в войско и обучался и готовился к убийству, а это мне запрещено и Ветхим и Новым заветом, и, главное, моей совестью. На третий вопрос…»

Входит полковник с писарем. Генерал подает ему руку.