Семен Иваныч. Что?

Сцена общего молчания.

Хрисанф Васильевич (к Семену Иванычу). Так как существует обычай поздравлять, то и я поздравляю вас.

Семен Иваныч (к Марье Дмитриевне). Что, ты не видалась с Хрисанфом Васильевичем?

Марья Дмитриевна (с замешательством). Нет… Да… Нет, мы не видались, здравствуйте.

Хрисанф Васильевич (кланяясь). Нет, мы уже виделись с вами. (К приживалке.) Что это вы, Фиона Андреевна, так разрюмились? В нынешние времена прогресса доказано, что слезы есть только отправление организма.

Фиона Андреевна. Ну вас с сурганизмом, я те сама так обругаю, и почище вас видала. (Отворачивается.)

Глафира Федоровна. Очень рада, mes chers amis, [110] что приехали навестить моего сына, боюсь только, не соскучились бы с нами, старухами. Теперь время уже не то. Et vous, ma chère, avez vous terminé vos études?[111] (Обращается к Наталье.)

Наталья Павловна. Non, madame, pas encore.[112]

Люба дергает ее сзади за платье. Нельзя, узнают.

Марья Дмитриевна. Ах, как здесь жарко. (Идет к молодежи.) Ради бога, осторожнее, чтоб он не видал!

Молчание.

Глафира Федоровна. Как, однако, твоя жена скоро сошлась с этими господами.

Семен Иваныч. Что?

Фиона Андреевна. Очень обходительна.

Те же и Николенька.

Николенька (вбегает). Поздравляю вас с именинником, Глафира Федоровна, и вас, дяденька. (Кланяется комично Фионе Андреевне; отходит к молодежи; перешептываются и все убегают.)

Семен Иваныч (им вслед). Маша, а Маша!

Глафира Федоровна, Фиона Андреевна и Семен Иваныч.

Глафира Федоровна. Да, мой друг, молодость нынче по-своему смотрит на эти вещи. Не скажу, чтоб была большая разница в ваших летах, все-таки могла бы оказать больше внимания. Грустно, очень грустно.

Фиона Андреевна. Точно все на пожар побежали.

Семен Иваныч (с сердцем). Уж вы-то молчите!

Фиона Андреевна встает с испугом.

Глафира Федоровна. Ах, мой друг, как ты кричишь. Жена твоя убежала с этим стюдентом, вместо того, чтоб с мужем посидеть, а она-то чем виновата, что ты приревновал ее к этому мальчишке.

Семен Иваныч (вставая). Ах, maman, что вы только говорите! С какой стати! Неужели я унижусь до такой степени, чтоб ревновать! И слово-то это мне мерзко. (С сердцем стукает кулаком по столу.) А позвольте мне сказать, что ежели вы хотите меня поссорить с моей женой…

Глафира Федоровна. Ах, батюшка, Христос с тобой, на меня-то не кричи. Назвал бог знает кого, а я виновата. Пойдемте, Фиона Андреевна, я вижу, что мы лишние.

Фиона Андреевна. Лишние, матушка, лишние.

Уходят.

Семен Иваныч, один.

Семен Иваныч. Ревновать — не ревновать, это глупости. Но странно, действительно странно. Что за перемигиванье, перешептыванье, — убежала… И все они, эти девчонки, обрадовались этому костлявому Хрисанфу какому-то. Все это пример. Девчонки кокетничают, и она за ними. Но то девчонки! Непостижимо! Однако что это за таинственные улыбки, перемигиванье? Ах, как досадно! Нет, это даже страшно… Да, страшно. Ах, женщины! (Уходит.)

Марья Дмитриевна, Люба, Наталья Павловна, Николенька рассматривают транспарант. В комнате беспорядок, бумага, крахмал, костюмы.

Марья Дмитриевна. Отлично, отлично устроил Хрисанф, нам бог послал этого Хрисанфа.

Наталья Павловна (смеется). Ах, Марья Дмитриевна, как он мне надоел! Выдумал за мной ухаживать, говорит о какой-то разумной любви, такой противный.

Люба. Неправда, Маша, она очень рада. Сама с ним кокетничает.

Наталья Павловна. Я? вот еще вздор! Нет, Марья Дмитриевна, это она с ним кокетничала. Все об эмансипации говорила.

Люба. Нет, ты.

Наталья Павловна (обиженно). Уж извините, совсем не я.

Люба. Нет, ты!

Наталья Павловна (тем же тоном). Уж сделай милость, не я.

Люба. Нет, ты.

Марья Дмитриевна. Будет, будет вам спорить. Пора за дело приниматься. У нас еще и S[113] не кончен.

Люба. Нет, Маша, я не умею; надо Хрисанф Васильевича позвать.

Наталья Павловна. Nicolas, бегите ж за ним скорей. (Николенька убегает.)

Те же, без Николеньки.

Наталья Павловна (с живостью подходит к Маше). Марья Дмитриевна, когда он работает, он снимает сюртук. Вы уж ему позвольте. Посмотрите, какая у него рубашка ситцевая.

Те же, входят студент с Николенькой.

Марья Дмитриевна. Стихи готовы?

Люба. Мажьте сажей transparent, a то я руки замараю.

Наталья Павловна. Что ж фонари?

Хрисанф Васильевич (останавливается в дверях). Вот она, равноправность женщин. Вездесущим может быть только один бог, а я всюду не поспею. Нет, я говорил вам, Наталья Павловна, что еще далеко нашим женщинам до понятия о разумной любви.