самой рукою выкорчую. — Мстислав поднял кулак и поднес его к груди. — Вчистую, чтоб впредь неповадно было.

Старец Амвросий вздохнул и покачал головой.

— Коли ты все уже решил, чего же тебе надобно от меня?

— Хотел я просить тебя со мной идти, — вздохнул князь, — да вижу, не осилить тебе пути. А без мудрого слова твоего, без познаний, как мне блюсти дело христианское и княжью честь?

— Верно глаголешь, — вздохнул печально Амвросий, — не дойти мне, годы уж не те. Вместо себя б кого назвал, да нынче такого и не припомню, чтобы и в языках был сведущ, и в нравах, и в слове Божьем.

— Нешто и вовсе не сыщется такого, отче?

Амвросий поднял руки к небу.

— Господь велик. Я поразмыслю о твоих словах, может, что и удумаем.

— Сделай это для меня, — просительно, но все же властно произнес Мстислав, — ибо, как имя батюшки моего гордо звучит из края в край земли отчей, и мое имя так звучать должно в земле матерной. Мы скоро уж отплываем, но прежде Великий князь желает со двором и малой ратью объездом в дальние угодья наши идти, к Светлояр-озеру. Так что, стало быть, как воротимся оттуда, так и пойдем. Вот до того часа я буду ждать и молить Бога, чтобы он надоумил тебя. И коли впрямь то дело богоугодное, то верю я, он не оставит путника без провожатого.

Стефан Блуаский стоял на скале и вглядывался в утренний туман. Его длинные рыжеватые волосы трепал утренний бриз, но молодой граф стоял, казалось, не замечая этого. Тяжелый, пурпурный, тайно вывезенный из Константинополя плащ хлопал у него за плечами, но Стефан Блуаский не сводил глаз с усеянных пенными барашками волн, стремящихся добежать до гранитного подножья скалы и погибнуть в неравной схватке с бездушным камнем. Чело его венчал массивный золотой обруч с драгоценными ювелами, точно напоминая всякому смертному, что перед ним — истинный принц крови. Как настоящий потомок викингов, внук грозного Вильгельма Завоевателя любил море. И сейчас, вдыхая просоленный взлетающими брызгами воздух, он чувствовал, как тело его наливается силой, уверенность в правильности избранного пути крепнет, настроение становится отчаянно-радостным, как перед кровавой сечей.

— Ваше высочество! — послышалось за спиной принца.

Он резко повернулся, удерживая рукой взлетающий плащ.

— А, это ты, Роберт.

Сэр Роберт Клиффорд поклонился своему господину.

— Что нового?

— Прибыл Эд Хаксли от графа Пембрука. Он говорит, что Пембрук вместе с графом Перси ожидают вас у северной границы в замке, именуемом Кастмейл.

— Вот и прекрасно. Вели накормить сэра Эдварда, напоить и уложить спать.

— Но ваше высочество, Эд Хаксли утверждает, что ждет лишь сообщения от вас, чтобы двинуться в обратный путь. Граф Пембрук велел ему не задерживаться ни минуты и, оповестив вас о месте встречи, незамедлительно отправляться к нему с сообщением о дне вашего прихода.

— Мой приход, — на губах Стефана Блуаского появилась хищная насмешливая улыбка. — Он состоится. На следующий день после Страшного суда.

— Но лорды Пембрук и Перси будут вас ждать.

— Вот и прекрасно. Именно на это я и надеюсь. Накорми Хаксли, напои его и уложи спать. Если он будет противиться — свяжи его, закуй в цепи. Но помни, Эд Хаксли не должен отсюда уехать, а лорды Пембрук и Перси обязаны меня ждать в Кастмейле.

— Но… почему? Это знатнейшие графы нашего королевства, их отряды сильны, и само имя их — настоящий штандарт, способный вести за собою в бой.

— Вот именно поэтому.

— Я не понимаю вас, мой принц.

— Потому что ты — дурак, Роберт. Хвала Всевышнему, преданный дурак. А не будь ты таков, я бы с тобой нынче не разговаривал. Какую весть привез Эд Хаксли? Что лучшие полководцы Британии ждут меня возле шотландской границы?

— Да, ваше высочество.

— И ты думаешь, что о походе графа Джефри Пембрука неизвестно его младшему брату, шерифу Джеральду Пембруку?

Тот, кого Стефан Блуаский именовал Робертом, озадаченно поглядел на господина и кивнул.

— Должно быть, он знает.

— А то, что знает Джеральд Пембрук, знает и король Генрих Боклерк. Ибо, даже если бы Джеральд не был столь предан моему дорогому дядюшке, желание поскорее заполучить в свои руки все богатства рода Пембруков наверняка пересилило бы братские чувства, если таковые Джеральд когда-либо испытывал к Джефри.

Таким образом, Генрих Боклерк быстро сообразит, что я собираю войско на севере, и, конечно, заручится поддержкой шотландцев, чтобы не попасть между молотом и наковальней. А стало быть, он бросится туда. И в тамошних горах ему придется иметь дело с прекрасными вояками, как мы помним, из лучших в королевстве, и их крупными отрядами. Если же дядя все-таки разобьет их, то я готов поставить фунт серебра против оловянного пенни, что этот упрямец ни за что не поверит, будто бы меня нет где-то поблизости. Например, в гостях у шотландского короля. И он будет требовать моей выдачи. А не менее упертые голоногие хайлендеры будут утверждать, что меня там нет и никогда не было.

Конечно же, Генрих Боклерк им не поверит, и в любом случае на все эти медвежьи танцы уйдет то самое время, которое так бы пригодилось королю, чтобы справиться со мной. Так что пусть графы ждут, а Хаксли — спит. А я покуда дождусь появления моей дорогой кузины. За те годы, которые мы не виделись, рассказывают, она стала восхитительной красавицей. Знаешь, Роберт, я горю желанием первым в Англии увидеть ее.

Верный слуга невольно покачал головой, выслушав слова принца.

— Ваше высочество, осмелюсь заметить, дело, предложенное вам герцогом Конрадом Швабским, — бесчестное дело. Как хотите, но план его сродни разбою.

— Ты так полагаешь, Роберт? — Стефан Блуаский вновь повернулся к морю. — Ты знаешь, я тоже так думаю. Я не буду следовать его плану. А вот, кстати, и корабль. Хватит разговоров! Всем лучникам приготовиться!

— Но вы же только что сказали… — с невыразимой тоской в голосе попытался напомнить Роберт Клиффорд.

— Я сказал, что ты — дурак. И нынче это еще более справедливо, чем прежде. Когда Матильда окажется у меня, руки Генриха Боклерка будут связаны. И я очень хочу услышать, что он запоет, когда, увязнув в сваре на шотландской границе, вдруг обнаружит, что я — в Уэльсе. Поторопись, Роберт. И помни, стрелять по моей команде. Не дай бог какому-нибудь остолопу зацепить мою несравненную кузину!