Иден с готовностью пересела на середину сиденья, давая ей место, и тут же принялась трещать как сорока, однако Эбби не слышала ни слова. Казалось, она заранее приготовилась к неотвратимому, но теперь, когда ужасное наконец свершилось, не знала, что делать.

– Мама, ну что дверь не открываешь? – недовольно протараторила Иден. Словно очнувшись от сна, Эбби обнаружила, что они остановились. Пикап стоял прямо перед домом. Она неуверенно ступила на землю, Иден выпрыгнула следом. – Пошли скорее, мамочка! Я обещала показать ему своего пони.

Реакция Эбби была чисто автоматической.

– Сначала переоденься, милая моя. Сними школьную одежду. – Она подтолкнула дочь к крыльцу.

– Ну ма-ам… – Иден уперлась, не желая уходить.

– Мы с тобой, кажется, уже говорили насчет капризов.

В этот момент раздался хруст гравия – огибая капот машины, к ним подходил Маккрей.

– Говорили, – неохотно пробубнила Иден и тут же, задорно взглянув на Маккрея, выпалила: – Я быстро, честное слово! Только, чур, никуда не уходить, пока я не вернусь. Поклянись, что не уйдешь.

– Ей-богу, не уйду, – прозвучал над левым ухом Эбби низкий голос. Однако она даже не обернулась. Зато Иден, расплывшись в улыбке, помчалась в дом.

Эбби стояла, словно обратившись в соляной столб. Стук двери подобно выстрелу отозвался в ней болезненным эхом. Нервы были напряжены до предела. Ей казалось, стоит только пошевелиться, и случится непоправимое. Сейчас, когда Маккрей смотрел только на нее, она была способна на все, что угодно. Эбби попыталась забыть о его присутствии, но тщетно. Ведь он смотрел на нее, а разве можно забыть об этом, когда волосы у нее торчат сзади в разные стороны, как солома? Каких-нибудь двадцать минут назад эта проклятая репортерша заставила ее скакать верхом на Уиндсторме, выбирая удачный ракурс для фотографии, которую пообещала тиснуть вместе со статьей в своем журнале. Высокий воротничок блузки душил ее, черный жакет и серые лосины тоже внезапно стали тесны.

Она физически ощущала на себе его внимательный взгляд, и стоило ему отвернуться, ей сразу же стало легче.

– А ты тут многое перестроила. Не видно что-то старого коровника.

Эбби проследила за его взглядом.

– Мы давно уже снесли его. На его месте теперь новая конюшня для кобыл с жеребятами.

Три новые постройки – конюшня для кобыл, стойла и конюшня для жеребцов – были выкрашены в светло-желтый цвет пустыни, за исключением углов, выкрашенных в темно-коричневый. Загоны, арена, манеж – все это было обнесено деревянной изгородью, черной от креозота. Везде была видна заботливая рука хозяйки – каждая вещь на месте, каждой отведена определенная роль. Эбби знала, что ей удалось немалого добиться, и не могла не гордиться собой. Правда, сейчас гордость ее несколько увяла. Она понимала, что Маккрей сравнивает ее хозяйство с теми ультрасовременными сооружениями, которые наверняка видел в Ривер-Бенде. И тут уж волей-неволей приходилось признать, что по сравнению с тем, что построила в своем имении Рейчел, ее конюшни выглядели жалкими сараями.

– Признайся, Маккрей, ведь не затем ты приехал, чтобы любоваться моими развалюхами. Лучше прямо скажи, что тебе от меня надо, – произнесла она сиплым от волнения голосом, впервые отважившись посмотреть ему прямо в лицо. И была поражена, сколь изможденным оно стало. Его щеки заметно ввалились, под глазами образовались круги.

– Я пытался быть покорным тебе, Эбби, – сказал он. – Старался смириться, не беспокоить вас. Ничего не получается. Не могу забыть, что она моя дочь, – и все тут!

– Нет… – прошептала она. Это была слабая попытка заставить себя не слушать то, что он говорит.

– Я хочу, чтобы в ее жизни было место и для меня.

– Ты не можешь!

– Не могу? – Его суровый, испытующий взгляд вонзился в нее, но затем, скользнув в сторону, смягчился, заискрился улыбкой. – Что ж, давай посмотрим!

Почти в ту же секунду Эбби услышала, как хлопнула дверь и по асфальту дробно застучали каблучки. Резко обернувшись, она увидела Иден, мчащуюся к ним со всех ног. Ее темные хвостики, как всегда, весело прыгали вверх-вниз. Одна штанина залатанных джинсов была заправлена в ботинок, другая болталась навыпуск.

– Быстро я, правда? – запыхавшись спросила Иден, подбежав к Маккрею. И, почти не замедляя бега, схватила его за руку и потащила к стойлам. – Пойдем, пойдем скорее! Я хочу показать тебе Джоджо. Самый лучший пони в мире! Я бы тебе разрешила на нем покататься, но ты слишком большой, раздавишь еще.

– Верно, я лучше посмотрю, как умеешь кататься ты, – улыбнулся Маккрей.

Иден запоздало оглянулась.

– А ты, мама? Пойдешь с нами?

– Иду. – Она ни при каких обстоятельствах не оставила бы свою дочь наедине с Маккреем.

Но в то же время Эбби намеренно старалась держаться чуть поодаль и не принимала участия в беседе, отводя себе исключительно роль провожатой. К тому же надо было помочь Иден взобраться на довольно высокого пони валлийско-арабской породы. Вместе с тем ни словом, ни жестом Эбби не хотела показать, что одобряет эту затею. И уж тем более ей не хотелось, чтобы со стороны их компания выглядела счастливой троицей.

Наблюдая за Иден и слушая ее болтовню, Эбби не могла не видеть, насколько ее дочь привязалась к Маккрею. Она попыталась доказать себе, что это еще ничего не означает. Иден быстро привязывалась к людям, это с ней и раньше случалось. Вот и сейчас с ней происходит то же самое. Однако простая симпатия и особое родство душ далеко не одно и то же. И не надо видеть в общении Иден с Маккреем того, чего нет на самом деле. Повторяя про себя эти слова как заклинание, Эбби шла за ними.

– Не правда ли, она отлично ездит верхом? Наездница – с ноготок, а как скачет! – воскликнул Маккрей, наблюдая с улыбкой, как уверенно Иден гонит своего пони по арене легким галопом.