своих коллег по парламенту, кои погрязли в свальном грехе и таскают девок с улицы даже сюда, в святая святых, предаваясь в служебных кабинетах разнузданным безобразиям.

А вторым жгучим вопросом для Бегемотика было восстановление снесённого памятника Дзержинскому на одноимённой площади. Хотя кое-кто из остряков-журналистов и намекал, будто в подсознании депутата эта акция имеет символически-фаллическую подоплёку, компенсируя последствия перенесённой в детстве травмы, не следует всё же сбрасывать со счётов, что очередное звание полковника не дают просто так. И подсознание здесь вполне может быть ни при чём, а налицо самая что ни на есть высокая сознательность.

И вот как-то раз Бегемотик вышел к микрофону и зачитал по бумажке заготовленный текст. Но не про проституток и не про истукана на тумбе. А текст грозного обращения к исполняющему обязанности президента и правительству с требованием немедленно объяснить — как это так могло получиться, что обнаглевшие чеченские бандиты несколькими до зубов вооружёнными колоннами вторглись на исконную территорию России и заняли господствующие высоты в районе Белой Речки. Кто виновен в происшедшем и какие меры руководство страны намерено предпринять.

Депутаты, хотя и не имели понятия, где находится эта самая Белая Речка и на кой чёрт она понадобилась террористам, уже готовились проголосовать за то, чтобы включить обсуждение вопроса в повестку дня. Но тут спикеру принесли записочку, он прочёл её с непроницаемым лицом и объявил десятиминутный перерыв.

А после перерыва сказал:

— Тут Матвей Никитич выступил с предложением… А где, кстати, Матвей Никитич?

Вот ведь какая незадача. Не оказалось в зале дисциплинированного Матвея Никитича. Куда-то он сгинул во время десятиминутного перерыва, вместе с грозным текстом. Обсуждать оказалось нечего.

А вот через три дня, когда как раз и произошло так некстати предсказанное Бегемотиком вторжение, выяснилось, что доблестные вооружённые силы, пребывая в состоянии повышенной боеготовности, за какой-нибудь час расправились с боевиками, уничтожив всех поголовно. Поэтому наезжать на руководство было совсем уж не с руки, да и Матвей Никитич ни на чём не настаивал. А когда спрашивали, что это такое он предлагал несколько дней назад, то он делал удивлённое лицо. Многие так и решили — померещилось.

То, что аккурат в это самое время прессу окончательно и бесповоротно выдворили из зала заседаний Государственной Думы, — совпадение, не более. Сколько, в конце концов, можно показывать по телевизору зевающие рожи народных избранников и дискредитировать власть!

Налёт налоговой полиции на редакцию московского еженедельника, опубликовавшего кое-что о внезапно проявившемся на Охотном Ряду даре предвидения, налёт, в ходе которого изъяли все системные блоки и опечатали редакционный сервер, вообще никакого отношения ни к чему не имел. Налоги платить надо вовремя, тогда будешь спать спокойно. А если вовремя не платишь, чего ж удивляться.

Старик даже не пытался обнаружить виновных в преждевременной утечке информации. На фоне происшедшего головокружительного провала операции ясновидящий депутат даже не просматривался.

Целая дивизия, взявшая в тройное кольцо не существующий уже аул, не смогла удержать в этом кольце одного-единственного человека, из-за которого все и затевалось, и он ушёл, оставив на снегу троих аккуратно зарезанных.

Драгоценная песчинка исчезла бесследно, и заботливо наваленная для маскировки груда песка оказалась ненужной и невостребованной.

Но и это ещё не все. К той угрозе, которую Аббас Гусейнов и американская журналистка представляли сами по себе, добавилась идиотская смоленская история с несостоявшимся взрывом очередного дома. История, затеянная Батей-генералом, скорее всего, решившим таким образом оправдать исчезновение Гусейнова из Москвы. Вот уж воистину — услужливый дурак… А теперь ещё и этот, из Думы… Красавчик… Славы захотелось. Хороший аналитик в два счёта свяжет все это в логически безупречную, а значит, единственно верную версию. И что тогда?

Очевидно было, что так продолжаться не может. Дело не в кадровых решениях. Сломана и безнадёжно разрушена вся система, и никакой организационный гений не в состоянии заставить её функционировать с необходимой чёткостью. Она единственно и может сейчас производить привычные действия, в ходе которых будут звонить телефоны, сновать курьеры, передвигаться массы людей, будут стрелять пушки и пулемёты, но железная рука, обладавшая некогда невиданной мощью, уже не сможет нанести сокрушительный удар. Паралич и старческое бессилие.

Времени на строительство нового нет. Можно попытаться воспользоваться только тем, что уже есть. Но — совершенно иным.

Это было, когда ненавистную продразвёрстку только-только заменили продналогом, расцвела торговля, идея трудовых армий ещё не материализовалась в виде колхозов, а на финансовом небосводе ослепительно засиял полновесный червонец. Ещё не были зализаны раны гражданской войны, уволенные в запас комиссары в пыльных шлемах привычно шарили на боку маузеры, скрипя зубами при виде выползших на свет нэпманов, а Феликс Дзержинский уже спасал малолетнее поколение Страны Советов, отыскивая беспризорников по чердакам и подвалам и приобщая изловленных к новой светлой жизни.

Успешно спасал, о чём известно из фильма «Путёвка в жизнь», где главный герой Мустафа героически погибает в схватке с былыми товарищами по воровскому братству, из книги «Республика ШКИД», где уже никто не погибает, а также из «Педагогической поэмы» великого преобразователя Макаренко, в которой вчерашние антиобщественные элементы в двадцать четыре часа сливаются в стройном и счастливом хоре строителей коммунистического завтра.

Чумазого шкета в драной шинели доставили на Благушу около полудня. С час он бился в припадке, роняя с губ обильную пену, потом выдохся и даже сдал упрятанную бритву в обмен на хлебную пайку. У директора, правда, возникло ощущение, что на этом сюрпризы не закончились.

Так оно и случилось. Сожрав хлеб и запив морковным чаем, новенький исчез вместе с казённым одеялом. Обнаружен был на чердаке, где сладко спал на расчищенном от мусора прямоугольнике пола. Хотя сбитый замок на двери являлся серьёзным правонарушением, да ещё у директора возникли кое-какие подозрения насчёт марафета, он распорядился временно новенького не трогать. Не до него. Срочно надо было разбираться с дровами, плюс стирка…

Когда стемнело, директор вспомнил, что на чердаке спит прибывший днём правонарушитель. Отправил туда завхоза. Тот появился через какое-то время и доложил, что на чердаке никого не обнаружено, однако круглое чердачное окно высажено, стекло валяется снаружи, а рама исчезла. Кроме того, некто явно пытался проникнуть на кухню, поскольку обнаружены следы взлома, да ещё у сторожа Михаила пропала шапка. Казённое одеяло тоже обнаружить не удалось.

Директор решил, что новенький подорвал, и обрадовался избавлению от малолетнего бандита.

Несколько преждевременно. Дело в том, что шкет, как выяснилось впоследствии, установил наличие в приёмнике кое-какого имущества, представляющего рыночную ценность, и решил не уходить налегке.

Чтобы не шастать по ночам через забор за поживой, рискуя напороться на стрелка, шкет выработал хитроумный план. Суть плана состояла в следующем: он, невидимо ни для кого, остаётся в здании, стаскивает все мало-мальски ценное в одно место, а потом исчезает, чтобы не возвращаться.

Дом на Благуше построили при царе Горохе, и укромных закоулков там было не перечесть. Один из таких закутков шкет и освоил.

Глубокой ночью, когда дом уснул, шкет материализовался во дворе, тщательно огляделся и вихляющейся походочкой наладился к висящему на верёвках белью.