как и все в салоне, пристегнутый к креслу ремнем; табло «не курить, пристегните ремни» уже светилось под потолком. Естественно, он, как и все, не курил.
Двигуны взвыли, чтобы скомпенсировать грядущее увеличение лобового сопротивления, тут же после этого под полом глухо стукнуло: шасси вышли из пилонов и жестко встали на стопора. В кабине пилотов дробно заквакали звонки ближнего привода.
— Полоса перед вами.
— Полосу вижу.
— Счастливой посадки!
Секунда, еще… Десять скатов шасси коснулись полосы одновременно и даже взвизгнули от усердия и удовольствия.
Реверс. Заслонки. По тормозам!
— Да! А все ведь от жадности! — Белов с остервенением швырнул в огонь очередную порцию банкнот. — Казалось бы — живи! Чем не жизнь? Но вечно хочешь большего! Вечно недоволен! А если хочешь еще — вот и получай!
— Не кори ты так себя! Я, например, ни о чем не жалею! Смотри, ночь какая чудесная! Луна! Ни ветерка! Волки воют. Природа. Смотри, смотри! — вдруг вскрикнула она.
— Что?! — встрепенулся он.
— Полярное сияние! Я его впервые в жизни вижу! О господи, красиво как! И жутковато даже…О-о- о-о!…Ну, разве ты увидел бы это где-нибудь в Москве или под Москвой?
— Да, — кивнул Белов, таская подряд из всех карманов деньги — поставленными движениями, автоматически, не глядя… — В Москве такого не увидишь.
И кинул пачку в пламя.
— На вертолет теперь давай! — махнул рукой Власов, стоя возле трапа ТУ-154. — Я из Москвы звонил сюда, обо всем договорился. Вертолет должен нас прямо ждать, тут, на аэродроме. Бортовой 137! Вон он, смотри! Действительно стоит и ждет. Отлично!
Два человека и собака побежали к вертолету. Светало.
Полярное сияние погасло. Густые, темные сумерки сменились рассеянным молочным светом.
— Ну, вот совсем рассвело, — грустно сказала Лена Белову, стоящему напротив нее и глядящему в костер.
Она хотела что-то еще сказать ему, утешить, но осеклась, почувствовав, что кто-то сзади положил ей руку на плечо…
Она оглянулась и завизжала от ужаса — дико, истошно. Сзади ее стояла страшная тварь: слюнявые, кровавые клыки, изъеденная язвами морда с копошащимися в них белыми и желтыми червями, надутые жестокие глаза с вертикальными, как у змеи, прорезями зрачков, отливающими в кроваво-сиреневый оттенок белками. Зверюга смотрела абсолютно холодно, словно на секунду замешкавшись, решая, в какую часть тела воткнуть в следующее мгновение свои кровавые клыки. Тварь источала отвратную вонь — помесь трупного запаха с резким смрадом защитных газовых змеиных испражнений, — как пахнет внезапно схваченный, испуганный уж. Острое обоняние, конечно, различило бы в этом богатом букете запахов и что-то от нечищеной свинарни, гниющих отходов птицефабрики, вокзального общественного туалета, от павильона хищников в московском зоопарке.
Тварь резко выдохнула и, неуловимо быстро встряхнув головой — как лошадь гривой — выкинула из пасти язык, похожий на щупальце осьминога — беловато-матовый, шершавый, как изнанка коровьего желудка, усеянный, как прыщами, желтоватыми вкусовыми сосочками.
Язык устремился точно Лене в лицо и прилип к нему плоскостью своего кончика…
В ту же секунду, как только язык присосался, в глубине и уголках пасти твари обильно выступила сероватая пена-слюна, похожая на гной.
— А-а-а-а!!!
— Да, Ленок, ты не храброго десятка! — сказало чудовище голосом Тренихина, принимая соответствующий вид. — Жидка на расправу… Привет, ребята!
— Привет. — Белов кивнул Тренихину, однако довольно сухо, не отвлекаясь, все продолжая непрерывно доставать зеленые, демонстративно игнорируя его эффектное появление.
Воцарилась тягостная пауза.
— Я вижу, мне не рады… — протяжно протянул Тренихин — Раньше я был милее, наверно, — он начал на глазах снова превращаться в отвратную хищную тварь.
— Не надо!! — с ужасом закричала Лена. — Только не это!
— Да я и не очень настаивал. — Борис снова вернулся в свой обычный человеческий образ. — Белов, — сказал он, несколько смущенно отряхивая с куртки оставшуюся чешую чудовища, которая, слетая, тут же растворялась с голубоватым мерцанием в морозном воздухе. — Ты какой-то задумчивый, Коляныч…
— Я не в восторге. — Белов мрачно кивнул головой.
— О! О! Погляди на мужа, — сказал Тренихин Лене. — Как он надулся, сыч… Обиделся на что-то…
Он подошел к Белову, обнял:
— Ну, хватит! Не сердись, Коляныч! Ты ж знаешь, у меня такой характер, — он полсекунды подыскивал нужное слово и наконец нашел: — Легкий. Ну, или — вот такое я говно, согласен…И кстати — хочу тебе заметить — ты денег больше в огонь не кидай. Не то что прокидаешься, ты не думай, а просто теперь он сам собою станет гореть. Н-да… Ну, что притихли-то? Давайте по шампанскому, как водится, с утра — за встречу!
В руках у всех троих возникли наполненные хрустальные фужеры.
— Я пью за то, — сказал Борис, подняв бокал, — что мы все снова вместе! И мы — в контакте!
— Все это очень хорошо, конечно, — перебил его Белов. — Но я хочу сказать, что ни твой пафос, ни шампанское никак не заменяют совесть. Воистину, чего Бог не дал, того и за деньги не купишь. Где ты был, скотина, всю ночь? Нас чуть волки не съели.
— Не съели бы, не волнуйся. Это были не волки. Это я выл.
— Спасибо.
— Да не за что! Пустяки, старик. Мне было не трудно. Считай, что это тоже было небольшое испытание. Не каждому в этом мире, поверь, придет в голову жечь деньги. Большинство-то, к сожалению, за деньги готовы на смерть. В основном, конечно, на чужую. Но это лирика, прости. Давай махнем все же, а то долго держим, боюсь, передержим. Итак, за вас! Вы сдали все экзамены. Вы не А1, вы АО — высшей лиги! Ты правильно все выполнил, Белов. Безукоризненно, я бы сказал. Да — верно: шанс есть всегда! — Он повернулся к Лене: — Шанс есть у всех! И каждому — по его вере воздастся! За вас, ребята! Пью за вас!
Он выпил и грохнул бокал о сухую гальку возле костра.
— Такой бокал… — ахнула Лена.
— Тю-ю! Мы на это денег не жалеем! — сострил Тре-нихин. — Бейте!
— Пораньше ты не мог явиться? — Белов, разбив бокал, посмотрел на Тренихина испытывающим взглядом.
— Да видишь ли, — Тренихин слегка заюлил под колючим взглядом Белова. — Контакт всегда возможен — это да. Но видишь, дело в чем еще:
— Полярное сияние — ты имеешь в виду?
— Конечно же. Но вот — пожалте бриться — наступило утро. Рассвет? Рассвет. И я тут же здесь!
— Ты мог бы рассказать нам это все вчера еще.
— Зачем? Ведь так куда эффектней! Вы ночью не мерзли? Да нет, особенно не мерзли! Сожгли
