сильного, не утихающего в горах ветра, был отнесен уже метров на сорок в сторону.

Лена спускалась самостоятельно.

…Следы, оставленные ими в глубоком снегу, сошлись. И в том месте, где их следы встретились, Белов, обняв Лену за плечи, стал немедленно начал утаптывать площадку.

— Ты тоже топчи. Помогай!

— Чудны дела твои, Господи! — сказал гаишник, поднимая лестницу. — Сумасшедшие, точно!

— Сейчас много таких развелось, — ответил летчик: — Денег — куча, крыша — набок!

Когда Калачев вошел в свое управление на Петровке, сопровождаемый дворнягой весьма внушительных размеров, Капустин даже как-то помолодел от радости.

— А?! Ага! Ну, что я говорил?

— Билеты закажи мне, друг Капустин. На самолет. В Воркуту. На самый на ближайший рейс. Два билета. Один — собачий. — Калачев кивнул на пса. — А я тем временем пойду-ка и немного вздремну.

— Ого, — я вижу, вы и выпивши! — еще больше обрадовался Капустин.

— Да. Было дело под Полтавой…И вот еще, последнее, Капустин. Сгоняй-ка ты прямо сейчас в Клуб туристов, что ли? Мне нужна карта Приполярного Урала. Не весь Урал, конечно, а только реки — Лимбек, Хамбол. Мне вот туда надо.

— Зачем бы это, Иван Петрович?

— В Центральном клубе, я знаю точно, такие карты есть.

— Зачем нам Клуб туристов, Иван Петрович! У меня ж братан двоюродный работает сантехником в Генштабе. Любую карту, схему, планы, чертежи — мне свистнуть только!

— Свистни.

Капустин свистнул.

Собака строго посмотрела на него.

— Все сделаем! — сказал Капустин. — Отдыхайте!

Они стояли среди заснеженной равнины.

— Смеркается, — вздохнула Лена.

— Да, дело к вечеру, — ответил Белов.

— Сколько мы уже ждем? Ты не заметил по часам?

— Да больше часа.

— И — ничего…

— Стой! — встрепенулся он. — Слышишь?

— Что?

— Да вот… Вот…

— Это ветер, Коля.

— Ветер…

Оба напряженно прислушались.

— Успокойся. Это всего лишь ветер. Уже сто раз так было.

— Ох, как не нравится мне это! — вздохнул Белов. — Давай, Лена, хоть палатку мы поставим, что ли… Чтоб как-то время убить. Да и укрыться в ней можно при случае.

…Осторожно обойдя лежащего посреди кабинета огромного пса совершенно непонятного происхождения, Власов подошел к Калачеву, прикорнувшему на диванчике…

Пес зарычал…

Власов мгновенно отшатнулся…

— А?! Что?! — проснулся Калачев.

— Ты заказал билеты в Воркуту, я слышал?

— Ну.

— Два билета? На себя и на меня?

— Нет. На себя и на собаку.

— А что же так-то? Ты летишь ведь за Беловым?

— Да. За Беловым. Именно. Это ты точно сказал. Лечу вослед.

— Меня при этом — побоку? Так получается?

— Я думаю, тебе не стоит, Владислав Львович… Ты не обижайся, дорогой, но это совсем не твоя дорога.

— Я понимаю: на след напал ты. Значит, это твоя дорога теперь, а не моя. Что ж, согласен. Мне все предельно ясно. Чистая логика. Теперь меня и отодвинуть не грех. Знакомо. Что ж? Я понимаю!

— Ты ничего не понимаешь.

— Возьми меня с собой — вот тогда я и пойму!

— Взять я тебя могу, не жалко, но это не доведет тебя до добра. Боюсь даже, что заведет — причем дальше, чем тебе хотелось бы.

— Ну, например?

— Да как тебе сказать? — Калачев пожал плечами.

— Угрожаешь, что ли?

— Да нет, зачем?

— А что ж тогда ты имел в виду, говоря, что я залечу дальше, чем мне хотелось бы?

— Имел в виду, что ты рискуешь загреметь в казенный дом.

— Да я и так в казенном доме!

— Нет, тут нечто абсолютно другое. Я подразумевал психушку, в общем-то. Дурдом.

— Вся наша жизнь — сплошной дурдом. А уж Прокуратура Российской Федерации…

— Это ты прав!

Калачев отвернулся к окну и вздохнул, показывая как бы, что разговор окончен.

— Не хочешь брать: вижу по глазам. Себе все, все себе…

— Да брось! Вот уж совсем я этого в голове не держал! Возьму — в чем дело? Пожалуйста!

— Давно бы так!

— Я тебя, главное, предупредил о неминуемых последствиях. А там как знаешь. У человека, говорят, не следует пытаться отнять его судьбу.

— Понятно, понятно… — в голосе Власова отчетливо сквозило чувство глубокого недоверия.

— Да что тебе «понятно»? Вот странный же ты, Владислав, человек. Ей-богу же, я совершенно не против твоей компании. Я же тебе уже сказал — годится! А ты все равно свое гнешь. Да на здоровье! Знаешь, как говорится: любишь кататься.

— Люби и саночки возить?

— Да нет, совсем не так. Любишь кататься — люби и катайся!

Над Хамболом, над Лимбеком уже совсем стемнело.

— Нет-нет! Я не хочу назад в палатку — там еще холоднее. — Лену даже передернуло от воспоминания о ледяной полости дешевой бесхитростной брезентовой палатки.

— Ночь перетерпим. А завтра — рассвет.

— А может, прямо сейчас, Коля, попробуем отсюда выйти к людям? Луна ведь, полная луна… Дорогу же ты знаешь?

— Дорогу я прекрасно знаю. Но мы не выйдем. — Белов был как никогда серьезен. — В низинах сейчас уже снег по грудь. Мы завязнем. Не сможем выйти без широких охотничьих лыж. Одна надежда: нас спасут. Случайно.

— А вдруг действительно спасут?

— Очень возможно. Одно только меня немного беспокоит: никто не знает, что мы — здесь…

— Ну, как же так? А вертолетчики?

— Они свое получили. И улетели. Ты же видела.