пара от дыхания, она как будто не чувствовала ледяного воздуха. Бросив острый взор на нож в его руке, она подбоченилась. Сухо задребезжали браслеты. Ее длинные песочного цвета волосы были повязаны сложенным темным платком. Зеленоглазая Хранительница Мудрости была худой, почти костлявой, на голову выше Найнив, но именно бывшая Мудрая приходила на память Перрину, когда он видел Неварин. Она встала, загородив ему вход в палатку.

– Ты чересчур порывист, Перрин Айбара, – ее высокий голос звучал спокойно, но у него сложилось впечатление, что она подумывает надрать ему уши. Очень похоже на Найнив. – Хотя в сложившихся обстоятельствах твоя несдержанность вполне понятна. Чего тебе надо?

– Как?.. – Ему пришлось остановиться и сглотнуть комок в горле. – Как они будут с ней обращаться?

– Не могу сказать, Перрин Айбара. – В лице Неварин не было сочувствия, оно вообще ничего не выражало. Айильцы могли бы поучить бесстрастности Айз Седай. – Против обычаев – захватывать мокроземцев, разве что древоубийц, но теперь все изменилось. Также против обычаев убивать без необходимости. Но многие отказались принять истину объявившегося Кар’а’карна. Некоторые не вынесли откровения и бросили свои копья, однако могли и вновь за них взяться. Другие просто ушли, чтобы жить так, как, по их убеждению, мы должны жить. Я не могу сказать, станут придерживаться обычаев или откажутся от них те, кто покинул клан и септ. – При последних словах глаза ее сверкнули, и только этим она выразила свое презрение к тем, кто покинул клан и септ.

– О Свет, женщина, ну хоть что-то ты должна знать! Наверняка о чем-то догадываешься!..

– Не будь неразумным ребенком, – отрезала Неварин. – Мужчины часто глупеют в таких ситуациях, но ты нам нужен. Думаю, мокроземцы не станут уважать тебя больше, если нам придется связать тебя, чтоб ты успокоился. Ступай в свою палатку. Если не можешь обуздать свои мысли, напейся до бесчувствия. И не мешай нам – у нас совет. – Неварин нырнула обратно в палатку, и упавшие за ее спиной клапаны вновь задергались под завязывавшей их изнутри рукой.

Перрин задумчиво смотрел на опустившийся полог, большим пальцем поглаживая лезвие ножа, потом убрал его в ножны. Если он ворвется туда, Хранительницы вполне могут поступить так, как пригрозила Неварин. И вполне могут так ничего и не сказать. Вряд ли она стала бы скрывать какие-то тайны – не то время. Во всяком случае, не стала бы скрывать то, что касалось Фэйли.

На вершине холма, которую покинуло большинство двуреченцев, стало гораздо тише. Оставшиеся по-прежнему настороженно поглядывали на гэалданский лагерь, топтались на ветру, но молчали. Сновавшие туда-сюда гай’шайн двигались почти бесшумно. Деревья отчасти заслоняли гэалданский и майенский лагеря, но Перрин видел, что и там, и там грузят подводы. И все же он решил оставить людей на страже. С Арганды станется попытаться усыпить бдительность Перрина. Если от человека так пахнет, он вполне может оказаться... неразумным ребенком, с горечью додумал он.

На холме Перрину делать было нечего, так что он отправился к своей палатке. К палатке, в которой он жил с Фэйли. Эти полмили он даже не шел, а ковылял, порой увязая по колено в снегу. Он поплотнее закутался в плащ, чтобы тот не хлопал на ветру – и чтобы стало теплее. Бесполезно – тепло ему все равно не было.

В двуреченском лагере царила суета сборов. Мужчины и женщины из кайриэнских поместий Добрэйна грузили повозки, все еще стоявшие по кругу, и седлали лошадей. По такому глубокому снегу повозки катились бы не легче, чем по грязи, поэтому колеса сменили на широкие деревянные полозья и подвесили их до времени к бортам телег. Кайриэнцы, закутанные от непогоды и оттого казавшиеся раза в два толще, только посматривали на Перрина, занятые своим делом, но почти каждый двуреченец, завидев его, застывал на месте и смотрел вслед, пока кто-нибудь, ткнув в бок, не возвращал зазевавшегося к предотъездным хлопотам. Перрин был рад, что они ограничиваются только взглядами и не лезут со словами сочувствия. Иначе он того и гляди не выдержал бы и разрыдался.

Впрочем, и здесь ему как будто нечего было делать. Его большую палатку – его и Фэйли – уже сложили и погрузили на повозку, вместе с обстановкой и прочим. Базел Гилл, держа в руках длинный список, расхаживал вдоль повозок. Этот коренастый человек, похожий чем-то на запасливую белку в кормушке с зерном, взял на себя обязанности шамбайяна и теперь занимался хозяйством Фэйли и Перрина. Больше привычный к городу, чем к путешествиям в глуши, он страдал от холода и потому надел не только плащ, но и толстые шерстяные рукавицы, обернул шею толстым шарфом, а на голову натянул треух с опущенными ушами. При виде Перрина Гилл почему-то вздрогнул, что-то пробормотал, мол, надо за повозками присмотреть, и быстро-быстро убежал прочь. Очень странно.

Потом Перрину пришла на ум одна мысль, и он, найдя Даннила, распорядился каждый час сменять людей на холме и обязательно всех накормить горячей едой.

– Сначала позаботься о людях и лошадях, – произнес тонкий, но сильный голос. – Но потом ты должен подумать и о себе. Вот в котелке горячий суп, вот хлеб, и я положила немного копченой ветчины. На полный желудок видок у тебя будет получше, чем у ходячей смерти.

– Спасибо, Лини, – сказал Перрин. Ходячая смерть? О Свет, он чувствовал себя мертвецом, а вовсе не чьей-то смертью. – Я поем чуть попозже.

Главная горничная Фэйли выглядела хилой со своей пергаментной кожей и седыми волосами, уложенными в узел на макушке, но спина ее была прямой, а ясные темные глаза смотрели пронзительно. Однако теперь ее лоб избороздила морщинами тревога, а пальцы слишком сильно и напряженно теребили плащ. Конечно, она волнуется из-за Фэйли, но...

– Майгдин была с нею, – понял Перрин, и ему не нужен был утвердительный кивок Лини. Майгдин повсюду тенью следовала за Фэйли. Фэйли называла ее настоящим кладом. А Лини относилась к ней как к дочери, хотя подобное отношение, кажется, подчас не слишком радовало Майгдин, чего не скажешь о самой Лини. – Я верну их, – пообещал Перрин. – Всех верну, – его голос чуть не сорвался. – Займись делом, – продолжил он грубо и торопливо. – Я поем потом. Мне нужно проверить... проверить... – Не договорив, он зашагал прочь.

Проверять ему было нечего. Он ни о чем не мог думать, кроме Фэйли. И вряд ли понимал, куда идет, пока ноги не вынесли его за круг повозок.

В сотне шагов от коновязей черным каменным клювом торчала из снега невысокая скала. Отсюда он увидит следы, оставленные Илайасом и остальными. Отсюда он увидит, как они возвращаются.

Задолго до того, как Перрин дошел до узкого гребня, нос подсказал ему, что там кто-то есть, и подсказал, кто именно. Тот, похоже, не слышал хрустевшего под ногами Перрина снега, потому что вскочил с корточек, только увидев поднявшегося на скалу юношу. Пальцы Талланвора в латных перчатках тискали длинную рукоять меча, на Перрина он посмотрел неуверенно. Это верзила-то, которому пришлось пережить немало ударов судьбы и который обычно имел вид уверенного в себе человека. Возможно, он ждал упреков – почему его не было там, где напали на Фэйли, хотя она сама отказалась от охраны и вообще от телохранителей. Кроме разве что Байн и Чиад, которые в счет явно не шли. А может, он просто подумал, что его отошлют обратно к повозкам, чтобы Перрин мог побыть один. Перрин сделал над собой усилие, чтобы поменьше походить на... как там выразилась Лини?.. На ходячую смерть? Талланвор был влюблен в Майгдин и, если подозрения Фэйли были верны, в скором времени женился бы на ней. У Талланвора тоже было право находиться здесь и ждать.

Так они и стояли, пока не спустились сумерки, но в заснеженном лесу не видно было никакого движения. Спустилась тьма – и никакого движения, и Масимы не было, но о Масиме Перрин не думал. Миновавшая первую четверть луна белым сиянием заливала снега и, кажется, светила так же ярко, как полная. А потом, пряча луну, набежали рваные облака, и лунные тени стали темнее. С сухим шорохом пошел снег. Снег, который белым саваном скроет все следы. Двое мужчин безмолвно стояли на гряде, на ветру, и вглядывались в снегопад – в ожидании и надежде.