Чудовищных размеров костер возник над нею – громадная куча толстых бревен, охваченная ревущим пламенем. Она была нага. Ей было холодно, очень холодно. И она, как бы близко ни придвигалась к огню, чувствовала, что кости ее промерзли насквозь, а плоть готова разлететься от малейшего удара. Она подходила все ближе и ближе. Жар пламени нарастал, пока она не отшатнулась, но под кожей все равно ощущался жгучий холод. Еще ближе. О Свет, как горячо, чересчур горячо! А внутри холодно. Ближе. Ее опалило пламенем, от боли она закричала, но внутри по-прежнему был лед. Ближе. Еще ближе. Сейчас она умрет. Фэйли завопила, но вокруг царили тишина и холод.
Был день, но на небе сгрудились свинцовые тучи. Снег падал и падал, ветер кружил между стволов крупные снежинки. Ветер не был сильным, но лизал ледяными языками. На ветвях нарастали белые гряды, а потом обрушивались под собственной тяжестью и под порывами ветра, осыпая землю тяжелыми хлопьями. Голод тупыми зубами терзал живот. Очень высокий костлявый человек в белом шерстяном капюшоне, затенявшем лицо, что-то сунул ей в рот. Краешек большой глиняной кружки. Глаза его были удивительно зелеными, точно два изумруда в окружении морщин и шрамов. Он стоял на коленях рядом с ней, на большом коричневом шерстяном одеяле, а ее наготу закрывало другое одеяло, в серую полоску. Вкус горячего чая, щедро сдобренного медом, буквально взорвался на языке, и она обеими руками, пусть и слабыми, схватила жилистое запястье мужчины – вдруг тот решит убрать кружку. Зубы стучали по кружке, но она с жадностью глотала исходившую паром сладкую жидкость.
– Не торопись! Расплескивать нельзя, – смиренно произнес зеленоглазый. Смирение не вязалось с его яростным лицом и мрачным голосом. – Они оскорбили твою честь. Но ты – из мокрых земель, так что, наверное, для тебя это неважно.
Медленно до Фэйли доходило, что происходящее не сон. Мысль явилась тонкой струйкой теней, которые таяли, когда она пыталась их удержать. Этот рослый мужчина в белом был
Отчаянно дрожа, чуть не падая, Фэйли закуталась в полосатое одеяло. Ноги горели огнем. Попытайся она встать, наверняка не устоит. Но вставать и не хотелось. Сидя на корточках, Фэйли могла укрыться одеялом до пят, но если встать, ноги наверняка откроются до колен, а то и выше. И думала Фэйли в первую очередь о тепле, а не о приличиях, хотя и такая мысль приходила ей в голову. Клыки голода стали острее, ее продолжала бить дрожь. Она промерзла до мозга костей, а горячий чай превратился в воспоминание. Мускулы превратились в недельной давности окаменевший пудинг. Ей хотелось смотреть только на наполнявшуюся кружку, но она заставила себя оглянуться на своих спутниц.
Все были здесь, Майгдин, Аллиандре и остальные. Пленницы устало сидели на разложенных в ряд одеялах и дрожали под другими одеялами, уже присыпанными снежком. Перед каждой стоял на коленях
Ролан и другие
Вдруг Фэйли увидела то, что находилось позади восьми айильцев, и тут же получила ответ на оформившийся наконец вопрос. Откуда взялись
– Чем они оскорбили меня? – судорожно спросила Фэйли, затем захлопнула рот, чтобы не болтать попусту. И открыла его только тогда, когда
– Вы, мокроземцы, ничего не знаете, – без капли сомнения в голосе сказал айилец со шрамами. –
Опозорили? Куда вернее – привели в ярость. Не желая отворачиваться от благословенной кружки, Фэйли скосила глаза на мощного гиганта, который нес ее, как мешок с зерном, и при этом безжалостно шлепал. Смутно она припомнила, что вроде как радовалась шлепкам. Но не могла же она и в самом деле им радоваться! Конечно, это невозможно! С виду Ролан не походил на человека, который то шел, то бежал с ношей большую часть дня и всю ночь. Судя по пару изо рта, дышал он вполне спокойно.
Значит, им пришлось завернуть пленников, чтобы те не замерзли? Славно, стало быть, замерзнуть никому не грозит, разве что Ролану и прочим. Что ж, может, сделать ему маленькую поблажку? Совсем маленькую. Допустим, она отрежет ему только уши. Если будет такая возможность, когда вокруг тысячи Шайдо. Тысячи? Да Шайдо сотни тысяч, и десятки тысяч из них –
– Ладно, Ролан у меня получит, что заслужил, – пробормотала Фэйли, когда
– Шайдо нарушили много обычаев, – миролюбиво сказал айилец, – но я не нарушу. Мне еще больше полугода носить белое. До тех пор я буду служить, как требует обычай. Если ты так разговорилась, может, чая больше не надо?
Фэйли неловко выхватила у него кружку. Он приподнял брови, и она со всей возможной быстротой одной рукой поправила одеяло. Щеки ее пылали. Он-то точно знал, что смотрит на женщину. О Свет, она неуклюжа, как слепой вол! Ей нужно подумать, сосредоточиться. Единственное оставшееся у нее оружие – ее мозги. А сейчас они все равно что промерзший сыр. Сделав большой глоток горячего сладкого чая, Фэйли стала думать, не окажется ли в каком-то отношении преимуществом, что они окружены тысячами Шайдо.