мальчик любил не меньше, чем игру в змей и лисичек.

К несчастью, еще одним человеком, который считал, похоже, что может выиграть в змей и лисичек, был Беслан.

– Сегодня, – прорычал он, расхаживая перед камином в гостиной Тайлин. Холод в глазах Беслана мог заморозить жарко пылавший в камине огонь, руки он крепко сжимал за спиной, как будто старался удержать их подальше от эфеса меча с узким клинком. Украшенные самоцветами цилиндрические часы на каминной резной полке пробили четыре раза, отмечая второй утренний час. – Предупредил бы хоть за пару дней, я бы придумал что-нибудь сногсшибательное!

– Мне ничего сногсшибательного не нужно, – сказал Мэт. От Беслана он вообще ничего не хотел, но немногим раньше тот случайно заметил, как Том украдкой проскользнул в конюшню «Странницы». Том отправился развлекать Джолин до вечера, когда Эгинин приведет сул’дам; он должен был успокаивать нервную Айз Седай и всячески умасливать ее, однако его визит в гостиницу можно было объяснить кучей причин. Ну, может, и не кучей, поскольку гостиница битком набита Шончан, но уж три-четыре всяко нашлись бы. Только вот Беслану в голову пришла одна-единственная причина, и он бросился на нее, как утка на жука, и ни за что не желал отступиться. – Хватит и того, что твои друзья подожгут на Прибрежной Дороге пару-тройку складов, которые Шончан приспособили под свои запасы. И запомни – после полуночи. Лучше часом позже, чем минутой раньше. – Если повезет, до полуночи он выберется из города. – Это прикует их внимание к югу, и сам знаешь, потеря складов причинит им заметный ущерб.

– Сказал же, что все сделаю, – угрюмо ответил Беслан. – Подумаешь, большое дело – поджечь какую-то ерунду! А где размах?

Мэт, откинувшись на спинку кресла, положил ладони на бамбуковые подлокотники и нахмурился. Он хотел дать рукам отдых, но невольно забарабанил пальцами по подлокотнику, и кольцо-печатка, ударившись о золоченое дерево, издало громкий стук.

– Беслан, когда склады загорятся, тебя должны видеть в гостинице, понял? – Принц скорчил кислую мину. – Беслан!

Беслан всплеснул руками.

– Да понял я, понял! Я не должен ставить под удар мать. Увидят меня, увидят. К полуночи я буду пьян, как муж хозяйки гостиницы! Можешь пари заключить, все увидят! Мэт, просто в этом нет ничего героического. Я с Шончан воюю, а в каких отношениях с ними мать – неважно.

Мэт попытался подавить тяжкий вздох. Это ему почти удалось.

Конечно, никак нельзя было скрыть, что трое «красноруких» уводят лошадей из конюшни. Дважды за утро Мэт замечал, что служанки передают одна другой монеты, и оба раза, заметив Мэта, те, кто расставался с деньгами, злобно косились на него. Хотя Ванин с Гарнаном устроились как будто надолго в длинной комнате-казарме у конюшен, всему дворцу было известно, что Мэт Коутон скоро уходит, и проигравшие спор уже расплачивались. Главное, чтобы никто пока не знал, насколько скоро он уходит, а потом будет слишком поздно.

Ветер за утро набрал силу, но Мэт оседлал Типуна и принялся разъежать кругами по двору конюшни, чуть сгорбившись в седле и плотно запахнув плащ. Он ехал медленнее обычного, и стальные подковы Типуна, ударясь о каменные плиты, звенели лениво и размеренно. То и дело Мэт кривил лицо и качал головой, поглядывая на темные облака в небе. Нет, Мэту Коутону не по вкусу этакая погодка. Мэт Коутон посидит где-нибудь в теплом сухом уголке, дожидаясь, пока расчистится небо. Да-да, именно так.

Сул’дам, выгуливавшие на конюшенном дворе дамани, тоже знали, что Мэт скоро уходит. Возможно, служанки и не сообщали о том шончанкам, но что знает одна женщина, знают все на милю окрест. Огонь не может разнестись по сухостою быстрее, чем слухи среди женщин. Высокая светловолосая сул’дам бросила на Мэта быстрый взгляд и покачала головой. Другая сул’дам, низкорослая и приземистая, громко рассмеялась, улыбка надвое рассекла ее смуглое, как у Морского Народа, лицо. Он был просто Игрушкой Тайлин.

Но не сул’дам беспокоили Мэта, а Теслин. Несколько дней, вплоть до самого этого утра, Мэт не видел ее среди гулявших дамани. Сегодня сул’дам позволяли свежим порывам ветра свободно трепать свои плащи, но дамани кутались в них, только серый плащ Теслин развевался на ветру, и, совсем позабыв о нем, она то и дело спотыкалась о неровности плит. На лице Айз Седай выделялись большие, встревоженные глаза. Изредка она бросала короткие взгляды на пышногрудую черноволосую сул’дам, на чьей руке находился браслет ее привязи, и при этом неуверенно облизывала губы.

В животе у Мэта что-то сжалось. Куда подевалась ее решимость? Если она уже готова сдаться...

– Все в порядке? – спросил Ванин, когда Мэт спешился и отдал ему поводья Типуна. Начал накрапывать дождь, с неба падали холодные тяжелые капли, и сул’дам стали торопливо загонять своих подопечных под крышу, чтобы те не промокли. Кое-кто из дамани смеялся, и у Мэта от этого звука стыла в жилах кровь. Ванин не дал никому повода задуматься, почему они вдвоем с Мэтом стоят под дождем и о чем-то разговаривают: толстяк наклонился, согнул левую переднюю ногу Типуна и принялся рассматривать копыто. – Вид у тебя какой-то осунувшийся, не такой, как обычно.

– Да нет, все прекрасно, – ответил Мэт. Ногу и бедро его терзала боль, но он не обращал внимания ни на нее, ни на начавшийся дождь. О Свет, если Теслин сломалась... – Только не забудь. Услышите ночью во дворце крики или еще какой тревожный шум – вы с Гарнаном не мешкайте. Ноги в руки, и скачите прочь. Потом отыщете Олвера. Он будет...

– Да знаю, где будет постреленыш. – Отпустив ногу Типуна и выпрямившись, Ванин сплюнул через щель в зубах. Капли дождя сбегали по его лицу. – Гарнан не такой дурень, чтобы одному сматываться, а что надо делать, я знаю. Ты поосторожней со своей шкурой. И пусть не подведет тебя везение. Пойдем-ка внутрь, малыш, – обращаясь к Типуну, добавил он гораздо более теплым тоном. – Я тебе припас хорошего овса. И себя не забыл – меня ждет отличная горячая рыбка.

Мэт понимал, что и ему поесть не помешало бы, но у него было такое чувство, словно он проглотил камень, и в животе больше нет места. Приковыляв обратно в покои Тайлин, он швырнул мокрый плащ на стул и какое-то время стоял и смотрел в угол, где рядом с луком со снятой тетивой стояло копье с черным древком. Ашандарей Мэт планировал забрать в последний момент. Он не хотел, чтобы его заметили с копьем раньше того времени, когда Высокородные будут смотреть уже десятый сон, как и слуги, а бодрствовать останутся только караульные у ворот. Он не желал рисковать. Даже те Шончан, что звали его Игрушкой, не были слепцами и могли увидеть его, идущего посреди ночи с оружием дворцовыми коридорами. Лук Мэт тоже хотел забрать. Хороший черный тис невозможно найти почти нигде, кроме Двуречья; к тому же в других местах заготовки обрезают слишком коротко. Без тетивы лук должен быть на две ладони выше того, кто его натягивает. Хотя, возможно, лук все-таки придется оставить. Если дойдет до драки, для ашандарея нужны две руки, и миг промедления, пока отбросишь лук, может обернуться смертью.

– Все пойдет по плану, – громко произнес Мэт. Кровь и пепел, что за дурацкие мысли, под стать Беслану! – Я не собираюсь с боем прорываться из треклятого дворца!

М-да, все равно звучит крайне глупо. Везение – штука хорошая при игре в кости. А полагаясь на него в чем другом, недолго и жизни лишиться.

Завалившись на кровать, Мэт закинул ногу на ногу и лежал, разглядывая лук и копье. Дверь в гостиную была отворена, и он слышал, как барабанные часы негромко отбивают час за часом. О Свет, сегодня ночью везение ему ох как понадобится.

Свет за окном тускнел так медленно, что Мэт все собирался встать и посмотреть, не остановило ли солнце свой бег по небосклону, но постепенно на смену серому дню все-таки пришли фиолетовые сумерки, а затем опустилась темнота. Часы пробили дважды, потом слышались уже только шум ветра и шелест дождя. Работники, верно, из-за непогоды бросили работу и разбрелись по домам. Никто не пришел и не зажег лампы, не подбросил дров в камин. Никто не предполагал, что Мэт останется сегодня в покоях Тайлин, ведь он провел здесь прошлую ночь. Языки пламени в камине замигали и погасли. Ну, началось. Теперь все должно идти по плану. Олвер уже в той старой конюшне, прикорнул в уголочке, где сохранилась крыша.