– А почему Принявшие Дракона жгут фермы? – выкрикнул кто-то из-за кустов. – Это они разбойники, а не мы!

– Точно! – послышался другой голос. – А как насчет айильцев? Эти не то что фермы, уже целые деревни зорят!

Множество голосов слилось в общий гул, но все кричали одно и то же – Принявшие Дракона и айильцы, грабежи и убийства, разбойники и дикари. Ранд стиснул зубы.

Когда выкрики стихли, заговорил узколицый лучник.

– Видите?.. – начал он, но тут же зашелся в кашле и харкнул, то ли чтобы прочистить горло, то ли для куража. Мокрый, грязный, в ржавых доспехах, он мало походил на вождя, но держался прямо, ухитряясь выдерживать грозные взгляды Грегорина и Ранда. – Вы призываете нас разойтись по домам без оружия. Выходит, мы свои семьи защитить не сможем, а ваши люди жгут, грабят и убивают. Говорят, надвигается буря, – неожиданно добавил он, и, кажется, сам удивился сказанному.

– Айильцы, о которых вы тут кричите, – мои враги! – Огонь ярости уже не обволакивал Пустоту, а неистово бушевал вокруг кокона, однако тон Ранда оставался ледяным, подобно раскатам зимнего грома. Надвигается буря? Свет, да он сам буря! – Мои айильцы истребляют их. Мои айильцы, и Даврам Башир и большая часть Спутников истребляют всех разбойников, как бы те себя ни называли. Я король Иллиана и никому не позволю нарушать мир в моей стране!

– Даже если вы правду говорите... – начал было лучник, но Ранд оборвал его:

– Все сказанное правда. У вас есть время на размышление – до полудня.

Лучник нахмурился; если тучи хоть немного не поредеют, будет не так-то просто определить, когда полдень. Но Ранд не стал давать послабления.

– Решайте, и решайте мудро, – бросил он, развернул Тай’дайшара и, не дожидаясь остальных, галопом поскакал назад, к кряжу.

Усилием воли Ранд заставил себя отпустить Силу, не цепляться за нее, как утопающий за соломинку: казалось, что и порча, и сама жизнь вытекают из него одновременно. Мир перед глазами качнулся и раздвоился. Это ощущение он стал испытывать недавно и гадал, уж не признак ли это той болезни, что убивает способных направлять Силу мужчин? Но головокружение длилось не дольше нескольких мгновений. Все вокруг потускнело, цвета поблекли и размылись, даже само небо съежилось. Ему отчаянно хотелось снова дотянуться до Источника, вернуть Силу, а вместе с ней и полноту жизни. Так бывало всегда, когда он отпускал саидин.

Как только Сила исчезла, на смену ей явилась почти столь же жаркая, жгучая, бурлящая ярость. Мало ему Шончан, так еще и эти разбойники, появляющиеся повсюду под разными именами! Отвлекаться на них означало медлить, а промедление подобно смерти. Неужто Саммаэль дотягивается до него даже и из могилы? Неужто он, словно ядовитые колючки, рассыпал Шайдо по всем землям, куда мог ступить Ранд? И почему? Не мог же Отрекшийся верить в свою гибель, знать о ней заранее. Но если хотя бы половина доходивших до Ранда слухов правдива, айильцы свирепствуют и в Алтаре, и в Муранди, и еще одному Свету ведомо где. Многие из взятых в плен Шайдо говорили о каких-то Айз Седай. Могла ли как-то быть причастной к этому Белая Башня? Неужто Белая Башня никогда не оставит его в покое? Никогда? Никогда!

Сражаясь с яростью, Ранд не замечал, как смотрят на него Грегорин и остальные. Взлетев на кряж, где дожидалась знать, он натянул поводья так резко, что Тай’дайшар попятился и взбрыкнул, разбрасывая комья грязи. Лорды испуганно попятились. Подальше от него.

– Я дал им срок до полудня, – заявил Ранд. – Следите за ними. Нельзя допустить, чтобы они разбились на мелкие шайки и рассеялись. Я буду в своем шатре.

Когда бы не развевающиеся плащи, внимавших ему можно было бы принять за каменные изваяния. Они застыли на месте, словно он приказал каждому из них следить за людьми на холмах лично. Ну и пусть торчат, пока вконец не промокнут и не замерзнут, – сейчас это Ранда не волновало.

Не добавив больше ни слова, он рысью двинулся вниз по склону, сопровождаемый двумя Аша’манами в черном и своими иллианскими знаменосцами. Огонь и лед – и смерть надвигались. Но он являл собой сталь! Сталь!

В миле к западу от кряжа начинался воинский лагерь: мешанина людей, коней, огни походных костров, разве-вающиеся знамена и островки палаток, сгруппированных по принадлежности к определенной стране или Дому. Вблизи палаток почва представляла собой грязное месиво, но отдельные лагеря разделяли полоски щетинистой травы. Когда присутствовали айильцы, все остальные устраивали один большой лагерь, ибо появлялось нечто, их объединявшее, – они айильцами не были. И айильцев боялись, хотя мало кто признал бы свой страх. Ранд не питал иллюзий насчет того, что вместе их удерживает верность ему или тревога о судьбе мира – они не ставили ее выше собственного стремления к богатству, славе и власти. За исключением, быть может, очень немногих. Остальные следовали за ним лишь потому, что боялись его больше, чем айильцев, а возможно, и больше, чем самого Темного, в существование которого или, во всяком случае, в то, что он способен коснуться – или уже касается! – мира, иные в глубине души просто не верили. Они верили своим глазам, а их глаза видели Ранда. Сейчас его это устраивало. Впереди ждали слишком много битв, чтобы тратить усилия на попытки добиться невозможного. Достаточно того, что они следуют за ним и повинуются ему.

Самым большим был его собственный лагерь, где иллианские Спутники в зеленых мундирах с желтыми обшлагами соседствовали с Защитниками Твердыни в черных кафтанах с золотыми полосами и пышными рукавами, и с тем же числом кайриэнцев в темных одеяниях, набранных из сорока с лишним Домов. Некоторых из кайриэнцев отличал трепещущий над головой кон. Все эти воины готовили еду на разных кострах, держали коней у разных коновязей и поглядывали друг на друга искоса, но службу несли вместе. Они отвечали за безопасность Возрожденного Дракона, к чему относились весьма серьезно. Возможно, каждый из них мог бы предать его, но лишь когда не видел других. Взаимная неприязнь и подозрительность делали невозможным любой заговор: он был бы раскрыт и уничтожен в зародыше.

Стальное кольцо стражи окружало высокий конический шатер из зеленого шелка, расшитый золотыми пчелами, – шатер Ранда, доставшийся ему, если можно так выразиться, в наследство от Маттина Степанеоса вместе с короной. Спутники в полированных островерхих шлемах стояли бок о бок с Защитниками Твердыни в ребристых шлемах с ободками и с кайриэнцами, чьи шлемы походили на колокола. Застывшие как статуи караульные словно не замечали ветра, их лица скрывали решетчатые забрала, алебарды были наклонены под одним, строго выверенным углом. Когда Ранд остановил коня, ни один из них не шелохнулся, но толпа слуг тут же выбежала навстречу, принять поводья у него и у Аша’манов. Костлявая женщина в желто-зеленом облачении конюших королевского дворца Иллиана взяла узду, тогда как стремя держал малый с мясистым носом в черно-золотой ливрее Твердыни Тира. Прислуживая ему, они не преминули обменяться колючими взглядами. Бореан Каривин, плотная, бледная, невысокая женщина в темном платье, предложила ему поднос с теплым полотенцем, от которого поднимался пар. Будучи кайриэнкой, она, однако, смотрела на двух других скорее с желанием убедиться, что те правильно делают свое дело, нежели с неприязнью, которую они едва скрывали. Но все же пытались скрывать. То, что срабатывало с солдатами, срабатывало и со слугами.

Ранд отмахнулся от подноса и стянул перчатки. Когда он спешился, с резной скамьи перед шатром поднялся Дамер Флинн. Лысый, если не считать клочковатого седого венчика вокруг макушки, он больше походил на деревенского дедка, чем на Аша’мана. Однако этот дед с выветренным лицом, дубленой кожей и негнущейся ногой видел в своей жизни не только ферму. Меч на его бедре смотрелся вполне уместно, что и не диво для бывшего солдата Гвардии Королевы. Ему Ранд доверял больше других. В конце концов, Флинн спас ему жизнь.

Флинн приветствовал Ранда, прижав сжатый кулак к сердцу, и когда тот ответил ему кивком, хромая подошел ближе, подождал, пока конюхи уведут лошадей, и, понизив голос, сказал: