В помещении поднялся писк и гам.

– Тихо, тихо! – призвал оратор. – Это правда. Крыс становиться только больше. Но вы хорошо знаете, чем теперь питаются эти твари. Они расплодились уже в таком количестве, что ради потехи устраивают на нас облавы! Нам не жить в этом городе! Оставаться здесь до начала лета – самоубийство. – Кот понял, что сильно разгорячился и, понизив тон, добавил: – А теперь позвольте предоставить слово старейшему ленинградскому коту господину Вильгельму.

Оратор уступил место, и на составленную из ящиков трибуну взошел старый, облезлый, очевидно, когда-то пушистый персидский кот.

– Благодарю вас, Лев Семенович, – сказал, поклонившись рыжему коту, мудрый старик и, немного помедлив, начал свою неспешную речь. – Большинство из вас родилось и выросло уже во время войны. Вам не довелось повидать мирной жизни, и поэтому вам не с чем сравнивать. Но поверьте нам, старикам, что жить, питаясь падалью, кошкам не должно. Нельзя жить, глядя, как мать поедает своих котят. Большая часть города уже во власти крыс. Мы не стайные животные. Мы не умеем оказать организованного сопротивления. Позвольте напомнить вам, уважаемые соплеменники, принцип, принятый еще нашими праотцами: «Кошка гуляет сама по себе!» Это значит, что мы должны быть, по мере возможности, аполитичны и не вмешиваться в дела людей. Среди нас нет ни немецких овчарок, ни русских борзых, мы не состояли и не состоим ни в одной из воюющих армий мира. Наш удел – жить самим по себе! Поэтому в этой более чем критической ситуации я, самый старый из котов Ленинграда, со всей ответственностью заявляю: молодые должны уйти!

– Но куда?

– Да! Куда? – заголосили кошки в разных концах склада.

Установилось молчание, все ждали ответа. Кот Вильгельм окинул собрание тускло светящимся взглядом.

– Мы послали разведчиков по предположительным путям эвакуации, – спокойно продолжил он. – Судьба большинства из них нам неизвестна. – Вильгельм помолчал. – Из шестидесяти опытных охотников и лазутчиков к нам вернулся только один.

Вильгельм сделал приглашающий жест, и на трибуну вскочил облезлый кот с обрубком хвоста и пронизывающим взглядом хищника. Как известно, кошки боятся крыс, но это был один из тех матерых котов, что вступают в смертельные схватки с шайками серой орды.

– Итак, позвольте представить вам отважного кота Степана, – сказал Вильгельм и отошел в сторонку.

Собрание встретило нового оратора напряженным молчанием.

– Товарищи коты, – начал кот-лазутчик по-деловому. – На подступах к городу продолжаются ожесточенные бои между людьми. Ценою жизни трех наших отважных товарищей нам удалось прощупать небольшой участок на линии фронта, по которому можно выйти из блокадной зоны в направлении сытых и спокойных прибалтийских районов. Наш экспедиционный отряд без потерь пересек линию фронта на южных окраинах Ленинграда и двинулся по занятым оккупантами территориям вдоль залива. Однако уже через пять часов, на рассвете, в районе Петергофа мы наткнулись на другой участок немецких позиций. Мы решили, что за ними находится попавшая в окружение оперативная группа Красной армии. Тогда, не выходя на линию огня, мы стали обходить фронт вдоль немецких позиций, чтобы вновь выйти к заливу. Однако, попав под обстрел советской артиллерии, мы были вынуждены двигаться по траншеям, где угодили в логово черных окопных крыс. Эти ловкие твари, плодящиеся под грохот войны, оказались для нас серьезным противником. Я лично преградил путь их шайке и дал друзьям возможность отступить. В тяжелой неравной схватке я был вынужден спасаться бегством через линию огня. Они гнали меня целую ночь, но утром я достиг леса, где смог в относительной безопасности передвигаться по веткам деревьев.

О судьбе моих товарищей мне ничего не было известно, и я выбрался к условленному месту на эстонской границе. Мои спутники не вернулись даже через сутки после назначенного часа, и я был вынужден посчитать их погибшими: разбойничьи стаи наших врагов не берут пленных. Я продолжил выполнять возложенную на меня задачу и через неделю добрался до Таллинна – мирного и процветающего города, где полно наших собратьев.

– Итак, – закончил кот, – шанс выйти из блокадной зоны есть! Но, повторяю, это под силу не всем даже из хорошо подготовленных котов. Большинству из вас идти не имеет смысла.

– Ты поведешь нас? – спросила какая-то кошка.

– Поведу сильнейших, – ответил кот.

– Ты хочешь забрать наших кормильцев! Но у нас котята! Мы все слабы! Мы с трудом передвигаем лапы! – наперебой закричали сотни кошек.

Кот Степан дождался тишины, окинул своим львиным взором собрание и сказал коротко:

– Я знаю. Решайте сами. – И он сошел.

Наступила страшная и долгая тишина. На трибуну вновь поднялся рыжий интеллигентный кот. После докладов Вильгельма и Степана кот несколько изменился и стал суровей. Он вскинул подозрительный взгляд и принюхался.

– Крысы побеждают, – сказал он, – скоро они овладеют городом, и тот, кто не сможет уйти, будет убит ими даже раньше, чем умрет от голода. Но это война. – Он замер. – Нам неизвестны причины, по которым люди здесь решили уничтожить себя. Уже два года наш город завален их трупами. Но нам нужно бороться за спасение нашего рода. И сегодня мы должны дать возможность уйти тем, кто еще может это сделать. Этот опытный товарищ согласен их повести.

Снова тишина. Кот спрыгнул, и на его место вновь взошел старый Вильгельм. Взгляд его был печален и даже задумчив.

– Мне тридцать два года, и я старше каждого из вас во много раз, – сказал он и надолго задумался. – Я помню революцию и тяжкие бедствия после нее. В этой стране котам всегда приходилось туго. Но я думал, что хуже уже не бывает. Однако я ошибался. Ныне мы – старики и котята – обречены. Лев Семенович прав, нам лучше не вдаваться в людские дрязги… Когда-то я был личным котом сына предводителя людей. Он был маленьким больным мальчиком, я играл с ним и мурлыкал ему кошачьи сказки, когда он не мог встать с постели. Я… Я любил его, а он меня. И мы были друзьями. Но однажды пришли другие люди, забрали его и убили. – Старик передохнул и взял себя в лапы: – Так я оказался среди вас, в подвалах и чердаках Петрограда. Я не знаю, зачем понадобилось людям убивать маленького больного мальчика. Но понимаете, я и не хочу этого знать. Я отказываюсь понимать такие «веские» причины, по которым можно убить маленького мальчика, которому я мурлыкал сказки. И сегодня я предпочитаю погибнуть от голода и крыс, чем вдаваться в причины, которые люди нашли достаточно вескими, чтобы уничтожать детей и котят. Только так я уберегу свое сердце от соучастия в этом преступлении. Я не могу сохранить свою жизнь. Но я могу сохранить хотя бы свою совесть. – Вильгельм замолчал, а потом сказал: – Теперь разделитесь на тех, кто может сохранить свою жизнь, и тех, кто только совесть.

– Но что делать нам? – сказала тощая облезлая кошка – У нас котята.

Вильгельм тяжело вдохнул.

– Я сказал все. Те, кто не может уйти, пусть сохранят свою совесть.

Кот сошел с трибуны и в собрании поднялся шум.

Кошка, что задала вопрос, пробилась через ряды, ведя за собой полосатого, совсем маленького и пушистого котенка. Она подошла к вернувшемуся с разведки коту.

– Товарищ Степан, – сказал она натужно-приветливым голосом. – Это мой старший котенок, все его братья и сестры слабы, и мы не сможем пойти с вами. Но вы могли бы присмотреть вот за этим. Он здоров и ловок. Возьмите его, пожалуйста.

– Он не пройдет, – сурово сказал кот облезлой кошке.

– Прошу вас! – взмолилась мать. – Возьмите его с собой. У меня есть немного бобов.

– Гражданка! – возмущенно одернул ее кот, – держите себя в руках. Я же сказал, он не пройдет!

Кот встал и пошел прочь. А убитая горем кошка осталась сидеть на месте, глядя ему вслед.