было ясно, что истинное внимание обращено к человеку в черном, стоящему среди них.

Лобанстер Шокерандит всегда привлекал внимание собравшихся. И причина крылась не в его фигуре или осанке, совершенно заурядных, а в ощущении властной уверенности, исходившей от него. Это его качество замечали все без исключения, хотя никто никогда не решался заговорить об этом. Те, кто ненавидел его, слуги и рабы, утверждали, будто он способен взглядом заставить человека застыть на месте; его друзья и товарищи говорили, что Лобанстер обладает поразительной способностью отдавать приказы и никогда ни с кем не вставал на одну линейку. Его гончие не говорили ничего, но всегда вертелись у его ног, поджав хвосты.

Движения его рук были точными и экономными, удлиненные ногти чуть заострены. Руки Лобанстера Шокерандита были особенно примечательны. Пока его тело оставалось в полной неподвижности, руки жили в движении. Часто руки отправлялись на прогулку к горлу, всегда укрытому черным шелком, двигаясь с испуганной резкостью, словно крабы или лапы коршуна, выискивающие спрятавшуюся добычу. У Лобанстера была базедова болезнь, зоб, что скрывал его шарф, но выдавали руки. Зоб придавал шее основательность храмового столпа, достаточную, чтобы поддерживать крупную голову.

Седые волосы на этой замечательной голове, зачесанные назад удивительно ровно, словно по линейке, открывали широкий лоб. Бровей не было видно, но глаза обрамляли густые темные ресницы — настолько густые, что некоторым приходила в голову мысль о капле крови мади. Глаза словно бы покоились на подушечках, раздувшихся серых мешках. Эти мешки, имеющие ту же зобную природу, служили словно укреплениями, из-за которых глаза взирали на мир. Губы, хотя и не узкие, в то же время были очень бледными, такими же бледными, как глаза, а оттенок кожи почти совпадал с оттенком губ. На лбу и щеках она была жирной и блестела — иногда пребывающие в постоянной занятости руки поднимались ко лбу или щекам, чтобы стереть эту пленку, отчего все лицо блестело, словно Лобанстер только недавно поднялся из моря.

— Подойди ближе, Лутерин, — сказало это лицо. Голос был низкий и чуть медлительный, словно подбородку чрезвычайно не хотелось тревожить пригорок зоба, лежащий под ним.

— Я рад, что ты наконец вернулся, отец, — проговорил Лутерин, подходя. — Твоя охота была удачной?

— Достаточно удачной. Ты так изменился, что я едва узнал тебя.

— Все, кому посчастливилось выжить после болезни, меняются, их тела принимают более компактные размеры, чтобы противостоять Вейр-Зиме, отец. Хочу заверить, что отлично себя чувствую.

С этими словами он взял отца за аккуратную руку.

Эбсток Эсикананзи подал голос:

— Фагоры наверняка тоже отлично себя чувствуют, хотя доказано, что двурогие — носители болезни.

— Я выздоровел от болезни. Я не переносчик.

— Мы уверены, что так и есть, дорогой, — сказала мать.

Лутерин повернулся к матери, и тут отец сурово изрек:

— Лутерин, я хочу, чтобы ты вышел в соседний зал и дождался меня там. Я скоро приду. У нас есть личный вопрос, который следует обсудить.

— Что-то случилось?

Лутерин взглянул отцу в глаза и ощутил всю силу его взгляда. Потом молча поклонился и вышел в соседний зал.

Оказавшись в одиночестве, он пустился кружить по залу, не слыша мерного звона своего колокольчика. Он не мог понять, отчего отец так холодно говорил с ним. Само собой, этот легендарный августейший человек всегда держался отстраненно, но то было лишь одно из привычных отцовских качеств, такое же обыденное, как отцовский зоб.

Лутерин позвал раба и велел ему привести из покоев Торес Лахл.

Она пришла, не понимая, для чего ее вызвали. Когда она вошла в зал, Лутерин подумал, как притягательно для него ее изменившееся тело. Пятна обморожения на ее щеках уже исчезли, излеченные.

— Куда ты так внезапно уехал? Почему тебя не было так долго?

В ее голосе звучали вызов и обида, хотя она улыбнулась ему и взяла за руку.

Поцеловав ее, он сказал:

— Мне по званию полагается подолгу пропадать на охоте. Это в крови у нашего семейства. Теперь выслушай меня: я очень за тебя беспокоюсь. Мой отец вернулся, и, как я вижу, он рассержен. Возможно, это касается именно тебя, потому что моя мать и Инсил говорят с ним.

— Мне жаль, что ты, Лутерин, не с ними и не можешь приветствовать отца.

— Это поправимо, — быстро проговорил он, отмахнувшись. — Послушай, я хочу кое-что дать тебе.

Лутерин отошел в нишу, где стоял большой деревянный буфет. Достав из кармана ключи, он отомкнул дверцу буфета. Внутри висело несколько дюжин тяжелых ключей, каждый с биркой. Нахмурившись, он провел пальцем по рядам ключей.

— У твоего отца мания все запирать, — с улыбкой сказала Торес.

— Не глупи. Он ведь Хранитель. И наше поместье должно быть не просто домом — домом, способным превратиться в крепость.

Он нашел то, что искал и снял с крючка большой ржавый ключ почти в ладонь длиной.

— Этого ключа никто не хватится, — сказал он, снова запирая буфет. — Возьми его. Спрячь. Это ключ от часовни, построенной твоим земляком, королем-святым. Помнишь, там, в лесу? Могут возникнуть неприятности — возможно, ничего серьезного, точно не знаю, что и когда. Возможно, из-за паука. Я не хочу, чтобы тебе причинили вред. Если со мной что-то случится, потом могут схватить и тебя. Тебе может угрожать опасность. Тогда беги и спрячься в часовне. Возьми с собой рабыню — они все мечтают о побеге. Выбери женщину, которая хорошо знает Харнабхар, лучше крестьянку.

Торес опустила ключ в карман своих новых одежд.

— А что с тобой может случиться?

Она стиснула его руку.

— Возможно, ничего — у меня просто предчувствие.

Он услышал, как открылась дверь. Стуча когтями по плиткам пола, вбежали несколько суетливых гончих. Он толкнул Торес Лахл в тень буфета и вышел на середину зала. В зал вошел отец. Следом, позванивая колокольчиками на поясах, шествовали с полдюжины вооруженных людей.

— Нам нужно поговорить, — сказал Лобанстер, подняв палец. Потом повернулся и двинулся на первый этаж, в небольшую комнату со стенами, обшитыми деревянными панелями. Лутерин послушно шел за ним, а позади, поодаль, молча шагали вооруженные люди. Последний запер за собой дверь. С шипением зажглись биогазовые рожки.

Кроме деревянной скамьи и стола в комнате почти ничего не было. Здесь проводились допросы. Другая деревянная дверь, тяжелая, сейчас запертая, была обита полосами железа. Отсюда ступени вели в подвал с колодцем, в котором никогда не замерзала вода. Легенды гласили, что в самую холодную пору зимы там же сберегались наиболее ценные породистые животные.

— О чем бы мы теперь ни говорили, отец, я хочу, чтобы это осталось между нами, — сказал Лутерин. — Я даже не знаю, что это за господа у двери, хотя они чувствуют себя в нашем доме вполне свободно. Они не похожи на егерей.

— Они вернулись из Брибахра, — ответил Лобанстер, выговаривая слова так, словно получал от них холодное удовольствие. — Сегодня благородному человеку не обойтись без телохранителей. Ты слишком молод, чтобы осознать, какой раскол может внести чума в устройство