— Мы с Карин что-то обсуждали, не помню уже что. «Пошли спросим мать, — сказала Карин. — Мать знает все!» И мы побежали в спальню Эмили. Возбужденная Карин даже не постучала в дверь, и мы вошли. Эту сцену я никогда не забуду…
Госпожа Шпитце немного подождала, прежде чем смогла продолжить. Единственное, что слышалось, было дыхание Элизабет, кашель почти исчез.
— У госпожи Эмили… был в это время любовник. Она была обнаженной, а на нем была лишь короткая рубашка. Можете представить себе реакцию Карин, когда она увидела белые бедра своей любимой, достойной матери и мужчину между ними. Он отвернулся так быстро, что Карин не успела разглядеть, кто же это был. Кровать была с балдахином, и свет исходил от одной простой свечи так, что его лицо было в тени, а когда он встал на постели, его голову скрыл край балдахина. Но его рубашка была слишком короткой. До тех пор обнаженных мужчин Карин видела только на потолке в церкви в виде херувимов. То, что она тогда увидела, было, разумеется, чем-то совершенно иным. Мы вторглись, очевидно, в весьма критический момент, потому что госпожа Эмили стонала от возбуждения. Все это было так отвратительно, так интимно, что я схватила Карин и выбежала из спальни. Я должна была ее вытащить, потому что ей было ужасно неприятно.
— Бедная девушка! — прошептала Элизабет.
— Да, но это еще не конец! Она стала избегать свою мать, и думаю, что и у госпожи Эмили не было особого желания с ней встречаться. В доме сложилась ужасная атмосфера. «Только бы приехал побыстрее Буби, — жаловалась она мне. — Он заберет меня из этого дома». И вот появился Буби! Карин тогда не было дома, и когда она вернулась с прогулки, я сказала ей, что он пришел и ждет в гостиной. Она засияла, как солнышко, бедная девушка, после всех этих дней, когда она не могла говорить, не могла улыбаться, а только ходила с застывшим, чужим лицом. Теперь ее любимый, невинный Буби заберет ее отсюда от этого чудовища, которое когда-то было ее матерью. И она заживут красивой супружеской жизнью, не притрагиваясь так мерзко друг к другу, а бродя вместе, в море роз, изредка целуя друг друга.
Госпожа Шпитце продолжала.
— Госпожа Эмили тоже находилась в гостиной. Это затормозило энергичное появление Карин. Госпожа Эмили приняла ее с таким выражением глаз, которое я у нее никогда не видела, хотя я неоднократно видела ее злое лицо. Она светилась от
— Скажите, а разве Буби не был даже моложе
— Да, конечно! Я была рядом с Карин и в тот раз и слышала все сказанное. «Я расскажу тебе, Карин, забавную вещь, — продолжала госпожа Эмили. — У тебя скоро появится братик или сестричка! Здорово, не так ли?»
— Вемунд, — пробормотала Элизабет. — Вемунд был этим ребенком! Поэтому он чувствовал себя виноватым!
— Да, точно! Госпожа Эмили развернулась и подала руку Буби. Они были красивой парой, как будто позировавшей для портрета! Но бедняжку Карин вовсе не сделала счастливой эта новость! Я этого никогда не забуду, госпожа Элизабет! Она стала задыхаться, как Вы сейчас. А потом раздался протяжный, ужасный крик! Она налетела на мать и пыталась вырвать ей глаза… Потому что Карин увидела перед глазами то же, что и я: сцену между этими двумя в постели! Ворвались слуги и оттащили Карин, но она вырвалась. Через некоторое время Буде пылал, как факел. И когда опять нашли Карин, ее рассудок уже помутился. Ее, совершенно апатично фантазирующую о скором возврате Буби как раз накануне свадьбы, закрыли в помещении. Ее память остановилась на минутах до того, как она их встретила.
— А что Буби?.. Разве это был не Мандруп?
— Нет, нет! Это был, разумеется, Арнольд Тарк! Богатый жених Карин, которого захотела иметь сама Эмили. Что он сам сказал бы обо всем, не знаю, но он, как и все другие, был очарован ею. Заколдован, загипнотизирован. Думаю, он об этом часто жалел.
Элизабет задумалась. Она слышала, как Эмили звала Буби. Увидела Мандрупа. «Что ты сказала, Эмили?» Нет, естественно, он не мог быть Буби.
Элизабет увидела перед собой усталое лицо Арнольда Тарка.
— Я тоже так думаю. Ох, Вемунд, Вемунд, несчастный от рождения парень! Что нам с тобою делать?
Существовал лишь один ответ: нужно, чтобы Карин была здоровой и счастливой, тогда он не будет укорять себя за то, что он явился причиной ее трагедии.
Но что сейчас произошло с Карин? И что вообще там наверху случилось? Станут ли их искать? Или все покинули дом? А осталось лишь семейство Тарков? Тогда им с госпожой Шпитце беда!
Мандрупа Свенсена вскоре схватили, когда он пытался сбежать через черный ход. Дни его преуспевания были позади. Его ждал арест и длительное лишение свободы.
Но госпожа Эмили была хитрее его. Она знала, что за наружными дверями установлено наблюдение, поэтому решила не рисковать. У нее и Арнольда Тарка не было, собственно, оснований опасаться полиции. Она думала о скандале, своей репутации и общественном мнении. Они действовали в ситуации, близкой к панике.
— Давай спрячемся, Буби! Ведь ты знаешь потайную комнату, которую мы нашли за платяным шкафом в твоей комнате. Они там нас никогда не найдут, и когда все уйдут, мы сбежим в Данию! Сбежим!
По старой привычке Арнольд последовал за ней. Они побежали к его комнате.
— А те двое в подвале? О них же никто не знает, — возразил он.
— Ну и что? — зашипела Эмили. — Эта парочка для нас только обуза. Лучше всего, если бы они убрались в другой мир.
Они уже находились в его комнате.
— Вот, возьми пистолет, он заряжен. Он может нам пригодится. Нет, возьми оба! Если они нас найдут, понял!
Арнольд Тарк, колеблясь, механически взял пистолеты.
— Эмили, я согласен, что нам здесь надо спрятаться, но сначала надо выпустить этих двух из подвала.
— Ты с ума сошел, да нас сейчас могут схватить!
— Что хочешь говори, но я иначе не могу.
Он побежал назад по лестнице вниз. Его лицо, которое все время после появления Карин было опустошенным и серым, походило на лицо мертвеца. Как будто с него сняли шоры, которые он носил все эти годы. Теперь он видел Эмили, такую, которую он внутренне хорошо знал, но не хотел в этом признаваться. И он на себя посмотрел в ясном свете, и это было еще труднее вынести.
Он слышал ее шаги по лестнице.
— Арнольд, — шипела она. — Сейчас же вернись!
Но он не стал слушать ее покоряющий голос. По его щекам лились горькие слезы. Все было кончено, все! Но ему нужно все-таки совершить достойный поступок: выпустить этих
