больше не встречу.

Разговаривая, она пыталась очистить волосы и одежду Элизабет от пудры. Но из этого вышло только хуже — пудра опять смешалась с воздухом и вызвала у бедной девушки новый приступ удушья.

— Не помогает, — констатировала госпожа Шпитце. — Нужно ее вытрясти, а потом отсюда уйти.

Идея казалась разумной, но как раз в эту минуту Элизабет боялась умереть. Голос госпожи Шпитце представлялся таким далеким и отрывистым из-за сильных спазмов легких у Элизабет. Она чувствовала, что вот-вот опять лишится сознания.

Ее тащили по каменному полу. Потом она пыталась сама себе помочь, отползая прочь от опасных крупинок пудры. И вдруг ей стало легче дышать.

— Мы находимся в подвале, — объясняла госпожа Шпитце. — Я втащила Вас сюда и закрыла еще одну дверь. Так будет сложнее нас отыскать — если кто-то и займется этим — но это было необходимо ради вас.

— Спасибо, вы спасли мне жизнь, — выдохнула Элизабет. На самом деле она ощущала сильную боль, но она уже была терпима. — Это госпожа Шпитце, не так ли? Я — Элизабет Паладин из Людей Льда. Сожалею, что втравила вас в это.

— Вы об этом хотели поговорить, не правда ли? — спокойно спросила немка. — Об этих людях?

— Да. Вемунд Тарк и я пытались помочь Карин Ульриксбю поправиться от психической болезни. Но мы сделали только хуже.

Она несколько раз тяжело вздыхала, рассказывая по просьбе госпожи Шпитце обо всем, что произошло, и то, что она знала о прошлом.

— Я должна все знать, чтобы как следует помочь. А Вемунд не хочет ничего говорить.

— Это понятно, — сказала госпожа Шпитце. — Я сама никому не могла ничего рассказать. Я была единственным свидетелем, понимаешь? Но потом я как-то случайно встретила Вемунда года три тому назад. Он обратил внимание на то, что я резко среагировала на его фамилию, и он не отступил, пока я не рассказала ему всю историю. Я рассказала ему, потому что поняла, что ему ничего не было известно об участи Карин Ульриксбю. Он и его младший брат знали, что их мать раньше уже была замужем и что у них была старшая сестра, которая сошла с ума и подожгла свой дом Буде. О сводной сестре нельзя было упоминать в доме мальчиков. Но мое сердце всегда обливалось кровью, когда я вспоминала об этой девушке, поэтому я обо всем рассказала Вемунду. Отличный парень, он воспринял все это очень серьезно.

— Да, он молодец, — с нежностью в голосе сказала Элизабет. — Но здесь не все для меня ясно. Он упорно твердит, что на нем вся вина за несчастную участь Карин.

— Ах, какой он чувствительный! Но в определенной степени он прав…

— Я хотела бы, чтобы вы рассказали всю историю и мне. Я тут далеко не последнее лицо, понимаете. Я подруга Карин и желаю сделать ее жизнь достойной человека. Я собираюсь также выйти замуж за Вемунда — если только он отбросит свою навязчивую идею о том, чтобы наложить на себя руки. Так как он не может жить, зная, что Карин заболела из-за него.

Госпожа Шпитце вздохнула.

— Я осознаю, что мне опять придется рассказать обо всем. Хотя это настолько мне противно, что мне становится плохо от одной только мысли. Но вы ведь женщина — и, насколько я могу судить, довольно отважная женщина. Думаю, что я могу рассказать вам детали, которые я не могла упомянуть в разговоре с Вемундом. Чтобы вы лучше поняли реакцию бедняжки Карин.

Элизабет кивнула головой, чего, естественно, не могла видеть собеседница.

— Я кое о чем сама догадалась, — сказала она.

— Хотела бы послушать, — сказала госпожа Шпитце.

— Я думаю, что те люди, которые здесь живут, вовсе не настоящие Тарки. Полагаю, что Карин была свидетелем того, как они убили настоящих Тарков, потому что они были неслыханно состоятельными. Арнольд, Эмили и Мандруп Свендсен лишь выскочки, которых в действительности зовут иначе. Да, и я знаю, что Мандруп — это Буби. Но я не могу все это связать воедино, мне не хватает части кирпичиков, чтобы решить эту головоломку.

— Эх, госпожа Элизабет, вы совершенно на ложном пути! Эти звери действительно настоящие Тарки, и Мандруп Свендсен тот, за которого он себя выдает.

Элизабет опешила.

— Расскажите тогда, пожалуйста.

— Хорошо, — сказала, тяжело вздохнув, госпожа Шпитце. — У нас много времени, я думаю. Я долго стучала в дверь, но меня никто не слышал. Или не хотел слышать.

Итак, она начала:

— Майн Готт, как же мне противно об этом рассказывать! Ну да ладно! Карин была одинокой девушкой. Она любила свой Буде, который был домом Ульриксбю. Ее отец умер практически одновременно с появлением жениха, так называемого Буби. Франтоватого молодого человека с хорошим будущим. Было условлено об их свадьбе — Карин была безумно влюблена. У этой одинокой девушки, наконец-то, появился друг! Она видела все в розовом свете, и в то время у нее не было иных тем для разговора, кроме Буби. Я тогда у нее была своего рода гувернанткой.

— А мать, госпожа Эмили, была добра к дочери?

— Госпожа Эмили никогда ни к кому не была доброй. Она лишь демонстрировала поверхностную, ослепляющую любезность. Карин молилась на свою божественную мать. Как и большинство других в окружении Эмили, она просила у матери хотя бы капельку благосклонности, капельку любви. Эмили всегда была такой. Холодной, недостижимой, с очаровательной улыбкой, которая согревала сердца всех, к кому она хорошо относилась.

— Да, — сказала Элизабет. — Она как потаскуха.

— Верно. Они жили в Буде одни — естественно, со всем штатом слуг, и визиты Буби стали для Карин радостью. Она ждала его страстно. Она была так молода, так неопытна в жизни, в мужчинах и их любви. Она представляла себе почти целомудренное, восторженное супружество. Она где-то слышала об… интимных связях между супругами, но не могла по- настоящему представить себе физическую любовь. Помню, как она как-то заговорила со мной об этом и спросила у меня, глядя большими, полными страха глазами, правда ли, что для того, чтобы у них родился ребенок, надо спать в одной постели. Я, такая же неопытная сама, вряд ли была тем, кто мог объяснить ей таинства жизни. А к своей матери она не могла пойти. Госпожа Эмили не разговаривала о «подобном».

— В то время Карин была красива?

— Она была самой обворожительной девушкой, которую я когда-либо видела! Кстати, я должна саму себя поправить… Буде сначала был домом Эмили, который она сохранила после супружества с Ульриксбю. Ее дедушка по отцовской линии владел усадьбой. У деда было двое сыновей. Одного звали Свен. Поэтому Мандрупа звать Свенсен.

— То есть Буде был и домом Мандрупа?

— Нет, его унаследовал старший брат — отец Эмили.

— Но Мандруп там частенько бывал, — констатировала Элизабет.

— Да. Приближался день свадьбы Карин. Она была возбуждена! Буби уехал…

— Чтобы достать ландыши к букету невесты?

— Возможно, но я этого теперь не помню. Он уехал надолго. Итак, однажды вечером…

Госпоже Шпитце стало трудно говорить.