был счастлив в браке, так что любовного увлечения между ними не было. Зато они понимали, что связавшая их дружба дана им на всю жизнь, но, признаться в этом открыто? Да ни за что на свете! Этому мешала гордость. К тому же они боялись, что подобное признание сделает невозможным их словесные дуэли, которые были необходимы им обоим.
Молодежь начала танцевать под старинную народную мелодию, которую хорошо знали здесь, на Севере, да и вообще во всей Европе. Исполнялась «Песнь о Роланде». Доминик и Виллему выбились из сил и больше не танцевали, но внимательно слушали грустную древнюю песню, сопровождаемую глухим шарканьем ног.
Шестеро моих солдат были дома,
прятали там золото.
Все они из языческих стран,
испытанные и верные.
В дверях возник шум. Снаружи рвались в зал, изнутри не пускали. Вновь пришедшие чем-то возмутили не пускавших их людей. Волна танцующих скрыла дверь. Песнь продолжалась, и припев разносился по всему залу. Танцующие пели уже о битве в Ронсевале, или, как говорили по-норвежски, в Ронсарволле. В этой битве Роланд, паладин Карла Великого, прославил на века свое имя.
Они бились у Ронсарволля,
усталые воины и девы.
Солнечный свет был не виден
из-за человеческой крови.
Виллему перестала вслушиваться в слова песни. Ее внимание привлекла сутолока в дверях. Почему-то люди, сумевшие прорваться в зал, смотрели на них: на нее, Доминика и Габриэллу.
— Почему они смотрят на нас, что им нужно? — сказала она Доминику. — Мне что-то тревожно.
— Мне это тоже не нравится, — согласился с ней Доминик.
Битва при Ронсарволле
была для них очень тяжела.
Язычники падали от коротких кинжалов,
как снег, гонимый по плоскогорью.
— Идемте узнаем, в чем дело, — предложила Габриэлла. У пришедших от волнения горели глаза.
— Мы живем в соседнем приходе, были на охоте, — начал один из них. — У нас есть новость.
— Говорите, в чем дело?
— Сюда едет фогт со своими людьми, чтобы арестовать Ульвхедина. Нам удалось обогнать их и приехать первыми.
— Спасибо, — сказала Габриэлла. — Передайте на кухне, что я приказала накормить вас праздничным ужином. Мы позаботимся об Ульвхедине. Где сейчас фогт и его люди?
— На холме.
— Нельзя терять ни минуты. Идемте, дети!
Габриэлла никак не могла привыкнуть к тому, что Виллему и Доминику было уже за сорок. Они пробирались через толпу танцующих к Ульвхедину.
— Что будем делать? — спросила Виллему у матери.
— Еще не знаю, что-нибудь придумаем. Прежде всего, Ульвхедина надо спрятать. Но где?
— Это только отсрочка, — сказал Доминик. — Рано или поздно его все равно найдут. У Виллему родилась блестящая мысль:
— А почему бы ему ни скрыться в Дании?
Доминик и Габриэлла остановились.
— Правильно! — сказал Доминик. — Мы уедем с ним в Данию сегодня же вечером.
— Он не может покинуть Норвегию, — возразила Габриэлла. — Его слишком легко узнать. И главное, он только-только добился тут уважения людей.
— Мы постараемся изменить его внешность до неузнаваемости, думаю, это не так трудно. Вы поедете с нами, матушка?
Габриэлла вздохнула:
— Мне бы хотелось еще разок взглянуть на Габриэльсхюс! Но, боюсь, такое путешествие мне уже не по силам, особенно зимой. А вы поезжайте! Там он будет в безопасности.
— А Элиса? Йон? — спросил Доминик.
— Они останутся здесь. Малыша нельзя зимой везти на корабле!
— Элиса не выдержит разлуки.
— Ульвхедин вернется сюда, когда все уляжется. Или Элиса с Йоном поедет к нему. Весной.
— Скорее всего, им придется ехать к нему, — горько сказал Доминик. — Ульвхедину в Норвегии грозит смерть.
Наконец они добрались до Ульвхедина и рассказали ему, что случилось. Как и следовало ожидать, Элиса была против его отъезда, но Ульвхедин понял, что дело серьезно.
— Ты приедешь ко мне, Элиса. — Таким мягким голосом он говорил только с ней и с ребенком. — Вместе с Йоном. Вспомни, мы все время этого опасались. А теперь нам предлагают выход…
— Тебя поймают еще до того, как ты успеешь сесть на корабль. — Элиса заплакала.
— Нет, нет! — быстро сказала Виллему, она успела все обдумать, пока они проталкивались через зал. — Господи, как они громко поют, приходится кричать. Я уже придумала, как мы отвезем Ульвхедина в Кристианию. Положитесь на меня. Он ведь больше не хромает, а его внешность мы изменим.
Габриэлла не понимала, как можно сделать неузнаваемым человека, в котором больше семи футов росту, но она уже давно перестала удивляться выдумкам своей дочери. Тем более что терять было нечего.
— Ну что ж, придется нам поехать в Данию, раз наши датские родственники не смогли приехать сюда, — сказала Виллему. — Что там говорится про гору и Магомета?
— Будь осторожна в сравнениях, — трезво заметила Габриэлла.
Они быстро прошли через зал, в сенях их встретил зимний холод. Ульвхедин обернулся к остающимся.
— Позаботьтесь о них, фру Габриэлла, — попросил он.
— Не волнуйся, Ульвхедин.
— Спасибо! И ты, Элиса, заботься о фру Габриэлле. Помогай ей в Элистранде!
— Конечно. Мы будем ждать вестей от вас.
Ульвхедин обнял жену и прижал к себе, но так, чтобы не придавить ребенка. Минуту они постояли молча. Все были опечалены.
— Не повезло тебе с мужем, Элиса, — проговорил Ульвхедин.
— С недостатками мужа надо мириться, — всхлипнула Элиса. — Для меня ты самый лучший, Ульвхедин. Останься!
— Невозможно, — шепнул он ей.
— Я знаю, иначе тебя схватят.
— Береги себя, Элиса! Теперь ты отвечаешь за сына!
— Я знаю. — Элису душили слезы.
— Весной увидимся.
Ульвхедин поцеловал темную головку сына.
