— Нет, прошу вас, если можете, останьтесь со мной! Мне сейчас так нужен близкий и понимающий человек!
Тристан кивнул, глаза его светились добротой.
— Сейчас я хочу только одного, — промолвила Хильдегард — Помочь своей дочери, стать для нее опорой, жить только для нее.
В голосе Хильдегард прозвучала почти исступленная решимость.
В комнате воцарилось молчание. Тристан встал и подошел к кровати. Марина спала, веки у нее распухли от слез, у него сжалось сердце. Он осторожно коснулся пальцем Марининой щеки.
Марина вздрогнула, словно ее ударили, и Тристан быстро убрал руку. Но Марина не проснулась.
«Помоги, Боже, этому ребенку, — потрясенный, подумал он. — Какое будущее ее ожидает? Ведают ли насильники, что они творят?»
Он вернулся на свое место.
— Я думала о вашем предложении, Тристан, сказала Хильдегард. — Оно все больше и больше привлекает меня. В эти трудные времена ваш дом может стать для нас спасительной гаванью — там у меня будет время обдумать свое будущее. Вы высказали очень важную мысль о том, что каждому человеку хочется не только принимать милости, но и самому приносить кому-то пользу. Поэтому я надеюсь, что и вы нуждаетесь в нас не меньше, чем мы в вас. Вы, правда, чувствуете себя одиноким в Габриэльсхюсе?
Тристан просиял:
— Я был бы счастлив, если б там со мной кто-то жил, оказывал бы мне помощь, принимал помощь от меня, был бы моим собеседником. Человек, с которым меня объединяло бы душевное родство.
Усталое лицо Хильдегард озарилось улыбкой.
— Ваши слова согрели мое сердце, Тристан.
Ее взгляд мечтательно скользил по комнате.
— Там у меня будет время обдумать наше с Мариной будущее.
Она замолчала. Оба понимали, что у Хильдегард мало надежд на какое бы то ни было будущее.
Тристан нарушил их грустное молчание.
— Ваше Высочество, Вы разрешите мне помочь вам достойно похоронить вашего мужа?
— Неужели вы готовы взять на себя и эти заботы? — не сдержавшись, воскликнула Хильдегард. — Я с трепетом и тоской думала о том, что мне предстоит заниматься этим одной. По-видимому, гроб с телом Йохума следует отправить в Ризенштейн.
— Я позабочусь об этом, герцогиня. Но вам, по-моему, не стоит утруждать себя поездкой туда.
— Конечно… у меня нет таких… сил. Он понял, что она думала не о физических силах. — А теперь вам следует лечь, Ваше Высочество. Вам необходим отдых. Мы обо всем поговорим завтра.
— Хорошо. Тристан!..
— Я вас слушаю?
— Мне даже страшно подумать, что было бы с нами, не встреть я вас.
Он грустно улыбнулся — соломинка, за которую цепляется утопающий.
Но был рад и этому.
О том, чтобы обследовать Марину, не могло быть и речи. Доктор не мог даже приблизиться к ее кровати. Она начинала дрожать от страха, как только в комнату входил мужчина. В конце концов, Марину пришлось напоить допьяна. Это было тягостно, но другого выхода не было — девочку следовало осмотреть.
После осмотра доктор пригласил Тристана, Хильдегард и коменданта дворца в отдельную комнату.
Их опасения подтвердились: Марина была изнасилована. Хильдегард побледнела и откинулась на спинку кресла. Комендант чертыхнулся сквозь сжатые зубы.
Даже мягкосердечный Тристан с трудом сдерживал проклятья.
— Человек не виноват в своих склонностях, и нельзя упрекать графа Рюккельберга за его пристрастия. Но он не должен был давать им волю, ему следовало держать себя в руках. Он обрек ребенка на невыносимые муки. Пугал девочку, что палач заберет ее мать, если она не уступит ему или не будет держать язык за зубами. Он очернял мать в глазах дочери, убеждая ее, что мать совершила преступление. Все это так омерзительно, что граф не заслуживает прощения!
— Нельзя забывать и о тех двух девочках с кухни, — сказал комендант. — Им он тоже доставил много страданий.
— Да, я все время думаю о них. Надо для них что-то сделать. Боюсь, они и Марина не единственные жертвы графа.
— Значит, мы можем с ним расправиться? — с надеждой спросил комендант.
— Это зависит не от меня, — пробормотал доктор.
Хильдегард больше не могла принимать участие в разговоре. Сердце у нее сдавило железной рукой, она чувствовала бесконечную слабость. Эта рука сжимала сердце Хильдегард и по ночам. Она часто лежала с открытыми глазами, тяжело дыша, вслушивалась в удары собственного сердца. Сейчас сердце сдавило сильнее, чем обычно, перед глазами Хильдегард мелькали черные точки, в ушах шумело.
«Я не могу умереть, — испуганно думала она. — Только не сейчас, не сейчас, я нужна Марине. Господи, смилуйся, позволь мне пожить еще немного. Я хочу дождаться, когда Марина попадет в надежные руки и забудет весь этот кошмар…»
Хильдегард услыхала над собой добрый голос, теплая рука осторожно погладила ее по щеке, она открыла глаза и увидела Тристана, он стоял на коленях и пытался вернуть ее к беспощадной действительности.
Доктор и комендант дворца задумчиво смотрели на них. Хорошо, что у бедной герцогини есть хоть кто-то, на кого она может опереться, думали они. По крайней мере, этот красивый телохранитель короля не доставляет ей огорчений, а ей сейчас так нужна хоть капля радости.
Можно только удивляться, что среди интриг, кокетства, суеты и пошлости двора этим двум людям удалось сохранить способность к состраданию и добру.
И мыслями коменданта вновь завладели поборники.
Прошло несколько дней с тех пор, как гроб с телом герцога был отправлен в Ризенштейн. Тристан подождал, чтобы Хильдегард и Марина отдохнули и хоть немного оправились от потрясений. После этого он повез их в Габриэльсхюс. Им понадобились две кареты — у Хильдегард было много вещей. Тристан был счастлив, ему не терпелось показать им свой красивый дом, и он радовался, что отныне в этом доме будет уже не так пусто. Живя один, он значительно сократил челядь. Теперь он распорядился о возвращении многих слуг, и дом сверкал чистотой, готовый принять почетных гостей.
После случившегося Марина почти перестала разговаривать. Она замкнулась в своем мире, терзаемая стыдом, от которого не могла избавиться.
Тристан не знал, как достучаться до нее. Как убедить ее в том, что в случившемся нет ее вины, заставить забыть о прошлом и жить мыслями о будущем.
Хильдегард пришла в восторг от гордого фасада Габриэльсхюса, от великолепных клумб, разбитых в парке, который был уже по-осеннему оголен. Но больше всего ей понравилось внутреннее убранство дома.
