В разговор вмешался Лаурсен, помощник нотариуса.

— Я не понимаю, как можно до такой степени не понимать распоряжений. И не проводить девушку домой!

— Она настаивала на том, чтобы ехать одной.

Да, это могли понять Калеб и Габриэлла: Виллему всегда стояла на собственных ногах.

Они развернули лошадей.

Не удостоив судью прощальным словом, они поскакали прочь. Поднявшись на холм, откуда открывался вид на родной округ, они остановились. Было по-осеннему прохладно и сыро, чувствовалось приближение зимы.

— Не могу взять в толк, куда она поскакала, — сказал Калеб. — Она могла направиться через лес…

— Это самый короткий путь, — заметил Лаурсен.

— Да, но…

Калеб стукнул себя по лбу.

— Свартскуген! Не поскакала ли она туда?

— Как ты можешь об этом говорить! — сказала Габриэлла. — Она столько раз говорила, что с этой частью ее жизни навсегда покончено!

— Наверняка она уже дома, — успокаивал их Лаурсен.

Калеб немного повеселел.

— Да, не исключено. Мы могли разминуться, когда отъехали от ручья.

— Вполне возможно.

— Да, ясно, что так оно и есть, — сказала Габриэлла.

И они с надеждой поскакали домой. Но Виллему не приехала домой.

Вернулся лишь ее конь — с оборванной уздечкой. Калеб был в отчаянии.

— Наша дочь, конечно, поступила опрометчиво, но на этот раз не ее вина в том, что она уехала из дома. Судья за это ответит! Ответит за свое разгильдяйство! И над ней нависла теперь какая-то опасность…

— Мы должны найти ее, Калеб, — сказала Габриэлла, со страхом глядя на него. — Даже если нам придется объехать всю Норвегию! Нужно ехать немедленно! Я поеду с тобой!

Он понял, что она не усидит дома, и молча кивнул.

В третий раз Виллему исчезла. И все понимали, что на этот раз дело приняло серьезный оборот.

Никогда она не была для них дороже, чем теперь. Виллему, рожденная для того, чтобы доставлять им беспокойство своими необдуманными, опасными авантюрами, теперь сама попала в переплет. Но что с ней произошло, никто не знал — и это затрудняло поиски.

Они взяли с собой Никласа и Маттиаса, а также множество дворовых людей и начали прочесывать лес до самого холма.

Калеб и Габриэлла делали ставку на Свартскуген и взяли туда Маттиаса, владельца имения.

Нет, Виллему там не было — много времени прошло с тех пор, как она неожиданно появилась, почти четыре недели. Но хозяин, отец Эльдара, сидел, насупившись и явно что-то не договаривая.

— Ты что-нибудь знаешь? — мягко спросил его Маттиас, которому принадлежал Свартскуген.

— Не трудно догадаться, почему на девушку совершено нападение, — пробормотал старик. — Ей придется разделить судьбу всех наших мертвецов из Свартскугена.

— Что ты мелешь? — побледнев, сказал Калеб.

— Фрекен Виллему сама определила свою судьбу в тот день, когда последовала за ним, за Эльдаром, в Хенгтманнсмюр. Это любому ясно!

— Ты считаешь, что она была втянута в круг бунтовщиков? Ведь с этим давно все покончено!

— Нет, дело не в бунте…

— Тогда в чем же? — нетерпеливо спросила Габриэлла.

— Господа сами хорошо об этом знают. Все дело в тех, кого тогда убили…

— Двоих человек из Воллера? Но ведь Виллему и твоего сына оправдали!

— Но не все…

— Не оправдал… кто? Ты полагаешь, что воллерцы?

Арендатор Свартскугена поднял голову.

— Я давно уже пытаюсь сказать об этом. Вместе с бунтовщиками в Тубренн поскакали четверо человек из Воллера. Мой сын убит четырьмя выстрелами, фрекен Виллему сама видела это, не так ли?

— Так, она рассказывала об этом, вернувшись домой. Но Эльдар погиб в схватке с приспешниками судьи, — сказал Калеб.

Арендатор фыркнул.

— Неужели? Почему же тогда он был один? Никакой схватки там не произошло. О, нет, Воллер прирожденный мститель — вот что я скажу господам теперь, когда они, наконец, явились сюда послушать, что скажет им этот несчастный. Много раз я пытался рассказать о том, что происходит с каждым из нас, если он осмеливается куда-то пойти. Вы говорите, несчастный случай. А я говорю — Воллер! Но никто не хочет слушать меня.

— Подожди-ка, — мягко сказал Маттиас и подсел к нему. — Почему Воллер должен убивать вас всех? Да, я слышал, что вы потеряли много ваших взрослых мужчин, но…

Свартскуген взглянул на него из-за кустистых бровей.

— Это кровная месть. Кровная вражда, и вам хорошо известно, что она длится уже почти пятьдесят лет.

— Да, но почему? Воллерский помещик купил усадьбу ваших родителей, Воллер, это мне известно. Но ведь никто из вас не смог навести там порядок, усадьба была так запущена, что ее пришлось продать с молотка.

— Он давно присматривался к ней — не нынешний хозяин, а его отец, это всем известно. Потому что он сумел договориться с судьей. В моей семье все знали, что он получил имение за взятку. Вот почему… — Он отвернулся и добавил с горечью: — Да, время от времени мы щекотали их ножичком. Но это была всего лишь самозащита, ведь они стали главными в округе и хотели совсем прогнать нас отсюда. Потому что совесть у них была нечиста: чуть что, они вспыхивали как порох.

— Да, — согласился Маттиас. — Это верно. Но почему же ты не сказал об этом раньше?

— Я говорил об этом тысячу раз!

— Ты просто сплетничал с соседями и друзьями. Но ты ни разу не пришел в Гростенсхольм и не рассказал об этом. Вместо этого ты враждовал с нами, сам знаешь. Ваши дети досаждали нашим детям — и по мнению Виллему, это происходило потому, что мы слишком мягки, а вы не можете удержаться от искушения. Но хватит об этом! Не заключить ли нам мир? Не попробовать ли вместе разобраться во всем этом зле?

— Я знаю, что это дело рук воллерского помещика.

— Мы, не откладывая, поскачем туда и переговорим с ним. Ты даешь свое благословение на это?

Хозяин торжественно встал и протянул Маттиасу свою натруженную ладонь. Маттиас пожал его руку и улыбнулся так, как только он один мог улыбаться: у хозяина даже выступили на глазах слезы.