Терье хотел что-то спросить, но Сольвейг опередила его.
— Сюда пришли двое… — сказала она. — И один из них такой… огромный и страшный… О, Господи, что же нам делать?
Но Терье уже кое-что сделал: он просто удрал в свою комнату. Эскиль же, собрав все свое мужество, выглянул наружу. Двое? Двое человек?
И тут же у него вырвался долгий вздох облегчения.
— Ах, Сольвейг, это же мои родители! Мои родители! Они приехали сюда!
Они увидели у забора мальчишек, которые, очевидно, и привели сюда Хейке и Вингу.
— Терье, выходи! Это приехали мои родители! С большой осторожностью Терье выглянул из-за двери. Вид у него был агрессивный.
— Не твои ли родители так напугали нас там, наверху?
— Нет, нет, нет, — ответил Эскиль, открывая входную дверь. — Ты же видишь, они пришли снизу!
Он выскочил наружу, ошалев от радости, и обнял обоих сразу прямо у забора.
— Мама! Папа! Я думал, вы забыли обо мне!
— Ну и ну! — с удивлением произнес Хейке, видя своего сына плачущим; в последний раз он плакал, когда был совсем ребенком. — Ты хорошо знаешь, что мы не забыли тебя, наш дорогой мальчик, просто мы не получали от тебя никаких известий!
— Я написал вам несколько писем, — сказал Эскиль, вытирая слезы. Винга по-прежнему обнимала его, не в силах нарадоваться на сына.
— Мы получили сразу два письма, да и то совсем недавно, — сказала она. — И сразу же отправились в путь. Но из этих писем мы поняли, что ты писал нам и раньше. Дорогой мальчик, где же ты был? Здесь? Целый год?
— Нет, нет, не здесь. Значит, вы не получали моих писем? Этот жалкий тюремный надзиратель обещал отправить письма…
— Ты сидел в тюрьме? — хмуро произнес Хейке. — Человек из рода Людей Льда — в тюрьме? Мой сын?
— Я был невиновен, и меня выпустили.
— Слава Богу! Но твое последнее письмо… Оно кажется таким запутанным, Эскиль. Ты написал о какой-то угрозе. Ты в самом деле думал, что тебе грозит гибель?
— Да. Все совершенно верно. Ах, если бы вы знали…
— Что с твоими руками? — озабоченно произнесла Винга. — Они перевязаны. Расскажи, что случилось!
— Но пойдемте же в дом! Я живу у Терье и Сольвейг. А вот и они. Поздоровайтесь…
Эскиль осекся. И он, и Винга испуганно уставились на Хейке.
Лицо Хейке побелело, как мел. Глаза, всегда бывшие желтого цвета, теперь стали почти черными от гнева. Он прерывисто дышал, словно ему не хватало воздуха, потом закрыл руками лицо и отвернулся.
— Что с тобой, папа?
— Хейке, что с тобой? — прошептала Винга.
— Подождите немного, — с усилием произнес он. — Подождите, сейчас это пройдет.
Глубоко вздохнув несколько раз, он снова успокоился и повернулся к хозяевам, которые как раз подошли к нему.
— Извините, — сказал он с натянутой улыбкой. — Я чуть было не чихнул.
Чихнул! Никогда они не видели Хейке таким, даже Винга, прожившая с ним много лет и пережившая вместе с ним много трудностей.
Ни Эскиль, ни она ничего не понимали!
Они сидели за кухонным столом и если вкусно приготовленный обед. Во время еды никто не задавал никаких вопросов. Хейке и Винга, конечно, видели, что Терье Йолинсон весь в порезах — на лице и на руках, и это вызывало у всех мрачное настроение.
Винга была просто в замешательстве. Она не понимала, почему у Хейке такое застывшее лицо, не понимала она и причину его необычной сдержанности, так же как не понимала она угрюмости этого человека с необычайно красивым лицом. Женщина же ей понравилась, она показалась ей очень мягкой и приятной, хотя явно запуганной и униженной. И, судя по тому, что она все время к чему-то прислушивалась, с нервами у нее было не в порядке.
Сольвейг, в свою очередь, думала, что никогда не видела более удивительной женщины, чем мать Эскиля. Такая хрупкая, красивая, подвижная? Отца же Эскиля она не понимала, поскольку тот был весь напряжен, как тетива лука. Однако, несмотря на свое страшное лицо, он казался ей добрым.
Эскиль же был просто счастлив.
— Подумать только, вы приехали! — повторял он снова и снова. — И именно сейчас! Отец, мне нужно так много…
— Потом, Эскиль, — оборвал его Хейке. — Не будем обременять хозяев своими проблемами.
— Но они в курсе дела, — успокоил его Эскиль.
— Можешь говорить при нас, — пробурчал Терье.
— Хорошо, тогда расскажи, что же произошло, — сказал Хейке, поблагодарив за еду. Сольвейг встала, чтобы убрать со стола.
— Хорошо, с чего же мне начать? — спросил Эскиль.
— С самого начала. Хотя я и был несколько удивлен, не обнаружив обычных причин для того, чтобы меня звали на помощь. В таких случаях, когда кто-то из родственников звал меня, обычно тяжело болел ребенок…
— Это как раз тот самый случай, — поспешно заметил Эскиль, и Сольвейг остановилась на полпути. — Я просил вас приехать также и ради маленького Йолина. Но не только поэтому. Здесь так много всяких происшествий, отец, ты себе не представляешь!
— Я осмотрю ребенка, — кивнул Хейке. — Но сначала я хотел бы узнать о твоих странствиях. Когда ты угодил в тюрьму?
И Эскилю пришлось рассказать самую трудную часть своей истории. И, конечно же, он начал с того, что когда-то в детстве слышал об Эльдафьорде. При этом на лице Терье Йолинсона появилось сердитое, презрительное выражение. А у Винги появилось желание дать ему оплеуху.
И когда самая унизительная часть его истории была рассказана, Эскиль поведал им о своих переживаниях в Йолинсборге. Он рассказал о многих, погибших или пропавших без вести. Рассказал о записях.
— Все, что он говорит, правда? — спросил Хейке. Терье и Сольвейг подтвердили это.
— Значит, ты думаешь, что есть еще одно строение, какая-то крепость, — сказал Хейке, и все присутствующие почувствовали вдруг, что с его появлением в доме стало спокойнее. Даже Терье вынужден был признать, что для него будет куда лучше переложить всю ответственность на плечи другого. Ведь сам Терье пережил такой шок, что руки у него все еще тряслись, так что он не мог ничего держать.
— Да, таково мое мнение, — ответил Эскиль отцу.
— Но ведь Норвегия никогда не славилась крепостями и замками, как, к примеру, Швеция и Дания. Какие у тебя есть основания, чтобы считать так?
— Я нашел кое-что на последнем переплете. Там было написано: «…жуткое строение было разрушено в результате горного обвала на Орлиной горе в 1256 году». Значит, старинная крепость существовала, не так ли? С незапамятных времен?
Терье, до этого качавшийся на табуретке, сел прямо и произнес:
— Обвал на Орлиной горе? Да, в самом деле, там был обвал, но никто точно не знает,
