Торака были предметом передаваемых шепотом анекдотов. «Сегодня герр профессор не принимает — работает в левом ухе коня».
Адъютант Небе, гладко выбритый выпускник Гейдельберга и Оксфорда Отто Бек, поднял глаза на входящего в приемную Марша.
— Мне нужно поговорить с оберстгруппенфюрером, — сказал Марш.
— Он никого не принимает.
— Меня примет.
— Нет, не примет.
Марш, опершись кулаками о стол, наклонился к лицу Бека:
— Спросите.
Он услышал, как позади него секретарь Небе шепнула:
— Вызвать охрану?
— Минутку, Ингрид. — Среди выпускников школы СС в Оксфорде считалось шиком щеголять английским хладнокровием. Бек щелчком смахнул с рукава мундира невидимую пылинку. — И как о вас доложить?
— Марш.
— А-а, знаменитый
Бек нажал спрятанную под крышкой стола кнопку, открывающую электронные замки.
— Пять минут, Марш. У него разговор с рейхсфюрером.
В кабинет вела массивная дубовая дверь. Закрытые жалюзи почти не пропускали дневного света. Небе, согнувшись над столом в желтом круге, отбрасываемом настольной лампой, разглядывал в лупу машинописный текст. Направил на посетителя один огромный расплывшийся рыбий глаз.
— Что мы имеем?.. — Он положил лупу на стол. — Штурмбаннфюрер Марш? Полагаю, с пустыми руками?
— К сожалению.
Небе кивнул.
— Дежурные сообщают, что полицейские участки по всему рейху забиты дряхлыми нищими, потерявшими документы престарелыми пьяницами, всяким старьем… Глобусу хватит чем заняться до самого Рождества. — Он откинулся в кресле. — Насколько я знаю Лютера, он слишком хитер, чтобы показываться на людях. Он будет выжидать несколько дней. Только на это вам и остается надеяться.
— Позвольте обратиться с просьбой.
— Давайте.
— Я хочу съездить за границу.
Оберстгруппенфюрер расхохотался, хлопая ладонями по столу.
— Ваше личное дело, Марш, довольно содержательно, но в нем нигде не упоминается о вашем чувстве юмора. Превосходно! Кто знает, может быть, вы ещё поживете. Какой-нибудь комендант концлагеря сделает вас своим любимчиком.
— Мне нужно в Швейцарию.
— Разумеется. Изумительные пейзажи.
— Мне звонили из «Люфтганзы». Лютер в воскресенье днем летал в Цюрих и вернулся в Берлин последним рейсом в понедельник. Думаю, у него есть доступ к номерному банковскому вкладу.
Хозяин кабинета перестал хохотать и лишь время от времени посмеивался.
— Где доказательства?
Марш положил на стол конверт.
— Прошлой ночью я изъял его из квартиры Штукарта.
Небе открыл конверт и стал через лупу разглядывать письмо. Поднял глаза.
— А ключ к нему не полагается?
Марш молча разглядывал висевшие над головой шефа крипо картины. «Возвращающиеся с поля крестьянские девушки» Шмутцлера и «Фюрер на трибуне» Падуа — ужасная банальная мазня.
— А-а, понимаю. — Небе снова откинулся, постукивая лупой по щеке. — Если не разрешу ехать, не получу ключ. Правда, я мог бы передать вас в гестапо, и тамошние специалисты убедили бы вас отдать его — возможно, довольно быстро. Но тогда о содержимом ящика узнают Глобус с Гейдрихом, а не я.
Он помолчал. Потом с трудом поднялся с кресла и заковылял к окну. Немного раздвинув жалюзи, выглянул наружу. Марш видел, как он медленно водил взглядом по сторонам.
Наконец оберстгруппенфюрер промолвил:
— Соблазнительное предложение. Но почему у меня перед глазами видение, будто я машу вам белым платком с площадки для провожающих в аэропорту имени Германа Геринга и вы никогда уже не вернетесь?
— Полагаю, излишне давать вам слово.
— Такой намек для нас оскорбителен.
Небе вернулся к столу и ещё раз перечитал письма. Нажал кнопку на столе:
— Бека.
Появился адъютант.
— Марш, давайте ваш паспорт. А теперь, Бек, направьте его в министерство внутренних дел, и пусть там немедленно выдадут двадцатичетырехчасовую выездную визу, действительную с шести часов сегодняшнего вечера до шести часов завтрашнего.
Бек, бросив взгляд на Марша, выскользнул из кабинета.
Небе продолжал:
— Вот мои условия. Глава швейцарской криминальной полиции господин Штреули — мой хороший приятель. С того момента, как вы выйдете из самолета, и до посадки на обратный рейс его люди будут вести за вами наблюдение. Не пытайтесь улизнуть от них. Если вы не вернетесь завтра, вас арестуют и депортируют. Если попытаетесь бежать в Берн и попасть в иностранное посольство, вас остановят. В любом случае вам некуда деваться. После вчерашнего радостного сообщения американцы просто вышвырнут вас обратно через границу. Англичане, французы и итальянцы сделают то, что мы им скажем. Австралия и Канада послушаются американцев. Предположим, остаются ещё китайцы, но на вашем месте я предпочел бы лучше попытать счастья в концлагере. Как только вернетесь в Берлин, расскажете мне все, что узнали. Идет? — Марш кивнул. — Прекрасно. Фюрер называет Швейцарию «нацией хозяев отелей». Рекомендую «Бор-о-Лак» на Тальштрассе. С видом на озеро. Роскошнее не найдете. Прекрасное местечко для приговоренного.
Вернувшись к себе, «турист» Марш забронировал место в гостинице и билет на самолет. Через час паспорт был у него на руках. Внутри проставлена виза: вездесущий орел и обрамленная венком свастика; места, куда вписываются даты, заполнены неразборчивым почерком бюрократа.
Срок действия выездной визы находился в прямой зависимости от политической благонадежности обратившегося за ней. Партийным бонзам — десять лет, членам партии — пять, гражданам с безупречной репутацией — год, лагерному отребью, естественно, ничего не полагалось. Его отнесли к касте неприкасаемых — недовольных, тунеядцев, уклоняющихся от работы, потенциальных преступников. Отсюда и виза — всего на двадцать четыре часа.
Марш позвонил в отдел крипо по расследованию экономических преступлений и спросил эксперта по швейцарским делам. Когда он упомянул Цаугга и спросил, располагает ли отдел какой-то информацией, на другом конце рассмеялись:
— Сколько у вас времени?
— Рассказывайте с самого начала.
— Минутку, пожалуйста.
Собеседник положил трубку и пошел за папкой.
Банк «Цаугг и Си» основан в 1877 году финансистом французско-немецкого происхождения Луи Цауггом. Подписавший письмо Штукарта Герман Цаугг был внуком основателя и до сих пор числился