— Нам уже какое-то время было известно о партайгеноссе Булере. Известно о его деятельности в генерал-губернаторстве. Известно о его сообщниках. К сожалению, где-то на прошлой неделе этот негодяй пронюхал, что мы напали на его след.
— И покончил с собой? — переспросил Небе. — Как и Штукарт?
— Примерно. Штукарт был законченным дегенератом. Он не только любовался красотой на холсте. Любил отведать её во плоти. Булер отбирал что ему нужно на Востоке. Назовите-ка цифры, Кребс.
— Польские власти, ведавшие музеями, в 1940 году составили секретную опись. Теперь она у нас. Только из Варшау вывезены следующие сокровища искусства: две тысячи семьсот картин европейской школы, десять тысяч семьсот картин польских художников, тысяча четыреста скульптур.
И снова Глобус:
— В данный момент здесь, в саду, мы выкапываем из-под земли некоторые из этих скульптур. Большинство из этих вещей поступило куда надо: в Музей фюрера, Музей рейхсмаршала Геринга в Каринхалле, в галереи Вены и Берлина. Но между польской описью и списками того, что мы получили, существуют огромные расхождения. Действовали они следующим образом. Будучи государственным секретарем, Булер имел ко всему неограниченный доступ. Он направлял эти вещи под охраной в министерство внутренних дел Штукарту. Все выглядело вполне законно. Штукарт организовывал их хранение или тайный вывоз из рейха. За рубежом их реализовали за валюту: драгоценности, золото — все, что можно легко и незаметно переправить.
Марш видел, что все сказанное невольно произвело впечатление на Небе. Его маленькие глазки не отрывались от сокровищ.
— Кто-нибудь ещё из высокопоставленных лиц втянут в это дело?
— Вы знакомы с бывшим заместителем государственного секретаря в министерстве иностранных дел Мартином Лютером?
— Конечно.
— Мы разыскиваем этого человека.
— Разыскиваете? Он что, исчез?
— Три дня назад он не вернулся из деловой поездки.
— Насколько я понимаю, вы уверены, что Лютер замешан в этом деле.
— Во время войны Лютер возглавлял германский отдел министерства иностранных дел.
— Помню. В министерстве он отвечал за связь с СС и с нами в крипо. — Небе повернулся к Кребсу. — Еще один фанатичный национал-социалист. Вы бы оценили его… гм!.. энтузиазм. Правда, порядочный грубиян. Между прочим, в данный момент я хотел бы официально выразить свое удивление тем, что он замешан в чем-то преступном.
Кребс достал ручку. Глобус продолжал:
— Булер похищал произведения искусства. Штукарт их получал. Положение Лютера в министерстве иностранных дел позволяло ему свободно выезжать за границу. Мы полагаем, что он тайком вывозил из рейха определенные ценности и продавал их.
— Где?
— Главным образом в Швейцарии. И в Испании. Возможно, в Венгрии.
— Когда Булер вернулся из генерал-губернаторства?
Небе поглядел на Марша, и тот ответил:
— В 1951 году.
— В 1951 году это место стало хранилищем их сокровищ.
Небе опустился на стул и стал медленно вращаться на нем, изучая поочередно каждую стену.
— Удивительно. Это, должно быть, одна из лучших частных коллекций в мире.
— Одна из лучших коллекций в руках
— Да-а. — Небе прикрыл глаза. — Такое количество шедевров, собранных в одном месте, притупляет чувства. Я хочу на воздух. Дайте мне руку, Марш.
Когда он поднимался, было слышно, как скрипят старые кости. Но в руку Марша он вцепился стальной хваткой.
Небе расхаживал по веранде позади виллы, опираясь на трость, —
— Булер утопился. Штукарт застрелился. Ваше дело, Глобус, решается само собой довольно убедительно, так что не требуется такой затруднительной процедуры, как суд. Если верить статистике, шансы Лютера остаться в живых весьма невелики.
— Кстати, у герра Лютера действительно плохое сердце. Как утверждает его жена, результат нервного напряжения во время войны.
— Вы меня удивляете.
— По словам жены, ему нужен отдых, лекарства, покой — ничего этого в данный момент у него нет, где бы он ни находился.
— Это деловая поездка…
— Он должен был вернуться из Мюнхена в понедельник. Мы проверили в «Люфтганзе». В тот день среди пассажиров не было никого по фамилии Лютер.
— Может быть, бежал за границу?
— Возможно. Но сомневаюсь. Придет время, мы его выследим, где бы он ни прятался.
— А вы, Марш? — Небе остановился и повернул назад. — Что вы думаете о смерти Булера?
Неожиданно вмешался молчавший все время Йегер:
— Если позволите, мы всего лишь собирали информацию… — выпалил он волнуясь.
Небе стукнул палкой по камню.
— Вопрос адресован не вам.
Маршу зверски хотелось курить.
— У меня только предварительные замечания, — начал он и провел рукой по волосам. Он чувствовал себя не в своей тарелке. Главное — не с чего начать, подумал он, а чем кончить. Глобус, сложив руки на груди, вперил в него взгляд. — Партайгеноссе Булер, — продолжал Марш, — умер между шестью часами в понедельник вечером в шестью часами следующего утра. Мы ждем протокола о вскрытии, но причиной смерти вполне определенно является утопление — легкие наполнены жидкостью. Это свидетельствует о том, что он дышал, когда попал в воду. Нам также известно от часового на дамбе, что в течение этих решающих двенадцати часов Булер не принимал никаких посетителей.
Глобус кивнул:
— Таким образом, самоубийство.
— Необязательно, герр обергруппенфюрер. К Булеру не приезжали посетители по суше. Но на деревянной пристани есть свежие царапины, что дает основания предполагать, что к ней, возможно, причаливало судно.
— Лодка Булера, — возразил Глобус.
— Булер не пользовался своей лодкой много месяцев, а может быть, и лет. — Теперь, когда он овладел вниманием этой небольшой аудитории, Марш почувствовал прилив бодрости и ощущение раскованности. Речь полилась быстрее. Тише, сказал он себе, будь осторожен. — Когда вчера утром я осматривал виллу, пес Булера был заперт в кладовке. На нем был намордник. Голова с одной стороны была ободрана до крови. Я задал себе вопрос: зачем человеку, задумавшему совершить самоубийство, так поступать со своей собакой?
— А где она сейчас? — спросил Небе.
— Моим людям пришлось её пристрелить, — ответил Глобус. — Бедное животное взбесилось.
— Ах да. Разумеется. Продолжайте, Марш.
— Думаю, что напавшие на Булера люди высадились поздно ночью, в темноте. Если помните, в
