— Если герр оберстгруппенфюрер закончил концерт, — произнес Глобус сквозь зубы, — то можно начинать.
Рука Небе застыла над клавишами.
— Как это можно иметь «Бехштейн» и не настроить его. — Он взглянул на Марша. — Зачем он тогда нужен?
— Его жена была музыкантшей, — ответил Марш. — Умерла одиннадцать лет назад.
— И никто все это время на нем не играл? — Небе тихо закрыл крышку и провел пальцем по пыльной поверхности. — Странно.
Глобус начал:
— У нас много дел. Сегодня рано утром я докладывал некоторые вопросы рейхсфюреру. Как вам, герр оберстгруппенфюрер, известно, данное совещание проводится по его указанию. Кребс изложит точку зрения гестапо.
Марш с Йегером обменялись взглядами: дело дошло до самого Гейдриха!
У Кребса была отпечатанная докладная записка. Он начал читать своим ровным бесцветным голосом:
— Сообщение о смерти доктора Булера получено по телетайпу в штаб-квартире гестапо от ночного дежурного берлинской криминальной полиции вчера, пятнадцатого апреля, в два пятнадцать ночи. В восемь тридцать, учитывая присвоенное партайгеноссе Булеру почетное звание бригадефюрера СС, о его кончине было сообщено лично рейхсфюреру.
Марш так сцепил руки за спиной, что ногти врезались в ладони.
— К моменту смерти гестапо завершало расследование деятельности партайгеноссе Булера. Учитывая это обстоятельство и принимая во внимание положение покойного в прошлом, дело было отнесено к вопросам государственной безопасности и оперативный контроль перешел к гестапо. Однако, видимо, из-за неудовлетворительного взаимодействия об этом не было сообщено следователю крипо Ксавьеру Маршу, который незаконно проник в дом покойного.
— Далее, смерть партайгеноссе Вильгельма Штукарта. Проведенное гестапо расследование показало, что дела Штукарта и Булера связаны между собой. Рейхсфюрер был уведомлен и об этом. Снова расследование было передано гестапо. И снова следователь Марш, на этот раз вместе со следователем Максом Йегером, проводил собственный сыск в доме покойного. В ноль часов двенадцать минут шестнадцатого апреля Марш и Йегер были задержаны мною в доме, где проживал партайгеноссе Штукарт. Они согласились поехать со мной в штаб-квартиру гестапо до выяснения вопроса на более высоком уровне. Я датировал свою докладную шестью часами сегодняшнего утра.
Кребс сложил бумагу и вручил её шефу крипо. За окном слышался скрежет лопаты о гравий.
Небе сунул бумагу во внутренний карман.
— Подошьем к делу. Само собой разумеется, мы подготовим свою записку. А теперь, Глобус, вокруг чего весь этот сыр-бор? Вижу, вам не терпится рассказать нам.
— Гейдрих хотел, чтобы вы убедились сами.
— В чем?
— Что упустил ваш сотрудник во время вчерашней любительской экскурсии. Прошу вас, следуйте за мной.
Это находилось в подвале, хотя, если бы Марш даже взломал замок и спустился вниз, он вряд ли бы что-нибудь обнаружил. Стена из деревянных панелей завалена обычным домашним хламом — ломаной мебелью, ненужными инструментами, перевязанными веревками рулонами грязных ковров. Одна из панелей была ложной.
— Видите ли, мы знали, что ищем, — пояснил Глобус, потирая руки. — Господа, обещаю, что вы в жизни не видели ничего подобного.
За панелью находилась комната. Когда Глобус включил свет, всех поразило великолепие этой то ли ризницы, то ли сокровищницы, ангелы и святые, облака и храмы, высокомерные вельможи в отделанных белым мехом красных одеждах, жирные телеса, обернутые в надушенный желтый шелк, цветы, солнечные восходы и каналы Венеции…
— Входите, — пригласил Глобус. — Рейхсфюрер очень хотел, чтобы вы как следует разглядели все это.
Комната была небольшой — четыре метра на четыре, прикинул Марш. В потолок вделаны светильники, направленные на развешенные по всем стенам картины. Посередине комнаты стоял старомодный вращающийся стул, какими, возможно, пользовались в прошлом веке конторщики. Глобус своим сияющим сапогом ударил по ручке стула. Тот завертелся.
— Представьте его сидящим здесь. Дверь заперта. Словно грязный старик в борделе. Мы обнаружили её вчера днем. Кребс!
Кребс принялся рассказывать:
— Сюда едет эксперт из Музея фюрера в Линце. Вчера вечером для нас сделал предварительную оценку профессор Браун из Музея кайзера Фридриха здесь, в Берлине. — Он заглянул в свои записи. — В настоящее время установлено, что перед нами «Портрет молодого человека» Рафаэля, «Портрет молодого человека» Рембрандта, «Христос, несущий крест» Рубенса, «Венецианский дворец» Гварди, «Пригороды Кракау» Беллотто, восемь картин Каналетто, по крайней мере, тридцать пять гравюр Дюрера и Кульмбаха, один подлинный Гобелен. В отношении остальных — только предположения. — Кребс перечислял их, словно блюда в ресторане. Его бледные пальцы покоились на стоявшем в конце комнаты алтаре великолепной расцветки. — Это работа нюрнбергского мастера Фейта Штоса. Алтарь изготовлен по заказу польского короля в 1477 году. На его создание ушло десять лет. В центре триптиха — спящая Богоматерь в окружении ангелов. На боковых досках — сцены из жизни Христа и Марии. Здесь, — он указал на основание алтаря, — родословная Христа.
Глобус заметил:
— Штурмбаннфюрер Кребс разбирается в этих вещах. Он один из наших самых способных офицеров.
— Не сомневаюсь, — ответил Небе. — Весьма интересно. А откуда все это?
Кребс начал:
— Алтарь Фейта Штоса в ноябре 1939 года изъят из церкви Девы Марии в Кракау…
— Все это, думаем, главным образом из генерал-губернаторства, — вмешался Глобус. — Булер регистрировал их как пропавшие или уничтоженные. Одному Богу известно, что ещё утащила эта продажная свинья. Представьте, сколько ещё ему пришлось продать, чтобы купить это имение!
Небе протянул руку и дотронулся до одного из холстов — на нем был изображен привязанный к дорической колонне святой Себастьян с торчащими из золотистой кожи стрелами. Лаковое покрытие потрескалось, словно высохшее русло реки, но положенные под ним краски — алые, белые, пурпурные, синие — сохранили яркость. От картины исходил слабый запах плесени и ладана: аромат довоенной Польши — страны, стертой с карты мира. На краях досок Марш разглядел рыхлые комки извести и кирпича — следы монастырских или дворцовых стен, из которых, они были выломаны.
Небе увлеченно разглядывал святого.
— Он чем-то напоминает вас, Марш. — Шеф крипо обвел кончиками пальцев очертания тела и хрипло рассмеялся. — Добровольный мученик. Что скажете на это, Глобус?
— Не верю ни в святых, ни в мучеников, — проворчал Глобус и пристально посмотрел на Марша.
— Удивительно, — пробормотал Небе, — кто бы мог подумать — Булер и эти…
— Вы были с ним знакомы? — перебил его Марш.
— Немного, ещё до войны. Убежденный национал-социалист и преданный делу юрист. Интересное сочетание, скажу вам. Фанатик, что касается деталей. Как присутствующий здесь наш коллега из гестапо.
Кребс изобразил легкий поклон:
— Герр оберстгруппенфюрер весьма любезен.
