Марш вынул рапорт из машинки, подписал и, выходя из здания, передал рассыльному.
В морге на Зейдельштрассе на жесткой деревянной скамье сидела, выпрямившись, пожилая женщина. На ней был коричневый твидовый костюм, коричневая шляпка с уныло торчащим пером, грубые коричневые туфли и серые шерстяные носки. Она смотрела прямо перед собой, сжав лежавшую на коленях сумочку, не обращая внимания на санитаров, полицейских, проходящих по коридору опечаленных родственников. Рядом с ней, сложив на груди руки и вытянув ноги, сидел со скучающим видом Макс Йегер. Он отвел в сторону подошедшего Марша.
— Она здесь десять минут. Почти не разговаривает.
— В шоке?
— Думаю, да.
— Давай закончим с этим делом.
Пожилая женщина не подняла глаз, когда Марш сел рядом на скамью. Он сказал тихо:
— Фрау Тринкль, меня зовут Марш. Я следователь берлинской криминальной полиции. Нам необходимо завершить отчет о смерти вашего брата и нужно, чтобы вы опознали его тело. Потом мы отвезем вас домой. Вам понятно?
Фрау Тринкль повернулась к нему. У неё было худое лицо, тонкий нос (как у брата), тонкие губы. Брошь с камеей застегивала на костлявой шее ворот отделанной оборками темно-красной блузки.
— Вам понятно? — повторил штурмбаннфюрер.
Она глядела на него не тронутыми слезой ясными серыми глазами.
— Вполне.
Речь отрывистая и сухая.
Они прошли через коридор в маленькую без окон приемную. Пол из деревянных плит. Стены выкрашены зеленой клеевой краской. Чтобы оживить мрачное помещение, кто-то налепил туристские плакаты компании немецких имперских железных дорог: вид Большого зала ночью, Музей фюрера в Линце, озеро Штарнбергер в Баварии. С четвертой стены плакат сорвали, оставив на штукатурке оспины, словно следы пуль.
Стук за дверьми возвестил о прибытии тела. Закрытое покрывалом, его ввезли на металлической тележке. Двое служителей в белых халатах поставили её посередине комнаты — словно стол с закусками, ожидающий гостей. Они покинули комнату, и Йегер закрыл дверь.
— Вы готовы? — спросил Марш.
Она кивнула. Он отвернул покрывало, и фрау Тринкль встала у его плеча. Она наклонилась вперед, и в лицо следователю ударил терпкий запах мятных лепешек, духов и камфары — запах старой женщины. Она долго смотрела на труп, потом открыла рот, словно собираясь что-то сказать, но лишь вздохнула. Закрыла глаза. Марш поймал её, когда она падала.
— Это он, — произнесла женщина. — Мы не виделись десять лет, он потолстел, я никогда не видела его без очков с тех пор, как он был ребенком. Но это он.
Фрау Тринкль сидела на стуле под плакатом с изображением Линца, низко склонившись, голова между коленями. Шляпка свалилась. На лицо упали жидкие пряди седых волос. Тело Булера увезли.
Открылась дверь. Это вернулся Йегер со стаканом воды, который он насильно вложил в худую руку женщины.
— Выпейте это.
Она помедлила, потом поднесла к губам и отхлебнула.
— Я никогда не падаю в обморок, — сказала она. — Никогда.
Стоя сзади нее, Йегер скорчил рожу.
— Конечно, — поддержал сестру Булера Марш. — Мне нужно задать несколько вопросов. Вам лучше? Остановите меня, если устанете. — Он достал записную книжку. — Почему вы десять лет не виделись с братом?
— После смерти Эдит, его жены, между нами не осталось ничего общего. Во всяком случае, мы никогда не были близки. Даже в детстве. Я на восемь лет старше его.
— Его жена умерла давно?
Она задумалась.
— По-моему, в пятьдесят третьем. Зимой. У неё был рак.
— И с тех пор от него ни единой весточки? А другие братья и сестры были?
— Нет. Нас было двое. Иногда он писал. Две недели назад я получила от него письмо. Он поздравлял меня с днем рождения.
Фрау Тринкль пошарила в сумочке и достала листок почтовой бумаги хорошего качества, плотной, кремового цвета, с вытисненным сверху изображением дома в Шваненвердере. Текст тоже вытиснен каллиграфическим шрифтом, содержание сугубо официальное: «Дорогая сестра! Хайль Гитлер! Шлю поздравления по случаю дня рождения. Горячо надеюсь, что ты, как и я, в добром здравии. Йозеф». Марш сложил и вернул листок. Неудивительно, что никто его не хватился.
— Не упоминал ли он в других письмах о чем-нибудь таком, что бы его беспокоило?
— А что ему было беспокоиться? — брызгая слюной, выкрикнула она. — Во время войны Эдит получила наследство. Деньги у них были. Он жил на широкую ногу, должна вам сказать.
— Детей не было?
— Он был бесплодным, — ответила женщина будничным тоном, словно говоря о цвете волос. — Эдит так переживала. Думаю, что это её и убило. Она в одиночестве сидела в том огромном доме — это был рак души. Она очень любила музыку, прекрасно играла на рояле. Помню, у них был «Бехштейн». А он… такой холодный, равнодушный.
— Значит, вы были о нем невысокого мнения, — пробормотал в другом конце комнаты Йегер.
— Да, не очень. Мало кому он нравился. — Она обернулась к Маршу. — Я овдовела двадцать четыре года назад. Муж был штурманом в люфтваффе. Его сбили над Францией. Я не осталась в нужде — ни в коей мере. Но пенсия… очень мала, если привыкнешь жить немного лучше. За все это время Йозеф ни разу не предложил мне помочь.
— Что у него с ногой? — снова вмешался Йегер. В его голосе чувствовалась неприязнь. Он явно решил в этом семейном конфликте встать на сторону Булера. — Как это случилось? — Судя по его виду, он считал, что, возможно, она украла эту ногу.
Старая женщина игнорировала его и отвечала Маршу:
— Сам он об этом не говорил, но Эдит мне рассказала. Это случилось в 1951 году, когда он все ещё был в генерал-губернаторстве. Он ехал с охраной из Кракау в Каттовиц [1] . Польские партизаны устроили засаду. Эдит говорила, что это была мина. Водителя убило. Йозефу повезло — потерял только ногу. После этого он ушел с государственной службы.
— И несмотря на это он плавал? — Марш заглянул в записную книжку. — Знаете, когда мы нашли его, он был в плавках.
Фрау Тринкль ответила скупой улыбкой.
— Брат был фанатиком во всем, герр Марш, будь то политика или здоровье. Он не курил, никогда не притрагивался к спиртному, каждый день физически упражнялся, несмотря на… инвалидность. Так что я ничуть не удивлюсь, если он плавал. — Она поставила стакан и взяла шляпку. — Если можно, я бы хотела вернуться домой.
Марш встал и протянул руку, помогая ей подняться.
— Чем занимался доктор Булер после 1951 года? Ему было сколько?.. чуть больше пятидесяти?..
— Довольно странно. — Она открыла сумочку и достала зеркальце, посмотрела, прямо ли сидит шляпка, нервными, резкими движениями пальцев заправила выбившиеся пряди. — До войны брат был честолюбив. Работал по восемнадцать часов круглую неделю. Но после Кракау махнул на все рукой. Даже не вернулся к юриспруденции. Более десяти лет после смерти Эдит он просто сидел в своем огромном доме и ничего не делал.
Двумя этажами ниже, в подвальном помещении морга, военврач СС Август Эйслер из отдела ВД2
