пучка пряди.

– Нет.

– Тогда давай выбираться отсюда.

Он протянул ей руку, предлагая идти.

– Тебе здесь нечего больше делать.

После секундного колебания она подала руку и с волнением ощутила тепло его пожатия. Сэм вывел ее на крыльцо. Она забыла, какое это удовольствие – просто держать кого-то за руку. Дойдя до ее машины, где держаться за руки было уже незачем, Келли почти пожалела об этом. Она не хотела, чтобы близость Сэма так действовала на нее, но не могла противиться этому с первого же момента их знакомства.

После сумрака и затхлости дома косые солнечные лучи слепили, а воздух опьянял свежестью. Келли глядела на Сэма, держа руку козырьком, чтобы защитить глаза от солнца. За спиной его сверкал солнечный диск, и мужественные черты Сэма сливались в темноватое пятно.

Небесная высь была голубой-голубой, без единого облачка. Виноградники кругом казались бескрайними, а почва под ними – древней, как сама Земля, а горы – тихими, безмолвными. На какое-то мгновение она ощутила его частью природы, всех ее первооснов – мужчина, рожденный этим знойным солнцем, морскими туманами, зубчатыми горами вокруг.

– Сколько ты еще пробудешь здесь? – низкий голос его прервал зачарованную тишину.

– Да сколько захочу.

– Я считал, тебе скоро придется уезжать, – он озадаченно сдвинул брови.

– Официально я в отпуске, – Келли пыталась скрыть свою боль и обиду.

– В каком смысле «официально»?

– В том смысле, что на днях юристы компании, наверное, вступят в переговоры с моим агентом относительно выплаты мне неустойки за разрыв контракта.

– Почему? – Голос его был резким, требовательным. – Чем ты провинилась?

– Я совершила непростительный грех, став героем журналистской сенсации худшего толка. Моя фамилия связывается теперь с убийством.

Она сказала это очень легко, как бы невзначай, но обида и горечь прорывались в ее тоне.

– Но ты не имеешь к этому никакого отношения! Нельзя винить тебя в том, что сделал твой отец!

Келли глядела на него, думая, что никогда никто до сего времени не переживал за нее, как Сэм. Почему-то это приносило облегчение.

– Речь не о том, что он сделал. Просто скандал этот рикошетом отзывается и на мне. – Она понимала это, как понимала и всю несправедливость подобной практики. – В глазах публики я дочь человека, обвиняемого в убийстве. Это неизбежно скажется на отношении ко мне, а телевидение не может допустить, чтобы малейшая тень упала на ведущую популярнейшей программы. Репутация подобных персонажей должна быть безукоризненной.

– Это забудется. – Сказано это было с грубоватой серьезностью, тронувшей Келли.

– Со временем, – согласилась она, – но время это придет не скоро. Пока что даже не ясно, когда начнется процесс. А это значит, что настоящая сенсация еще впереди. Процесс обещает быть нелегким. Он не собирается признавать себя виновным. Клянется, что не он убийца.

– И ты ему веришь?

Сэм не верил. Она чувствовала это по его голосу.

Отвернувшись, она стала смотреть на заросли виноградника, вспомнила, как когда-то ездила на плечах отца по дорожке между кустами.

– Не то чтобы верю, – мягко сказала она. – Скорее не хочу поверить, что он мог убить.

– Понимаю.

И тут она едва не потеряла присутствия духа. Внезапно она ощутила необъяснимую усталость – усталость бороться за то, чтобы выжить и вырваться, чтобы сбросить с себя оковы прошлого. Глаза щипало от слез, но она не сдастся, не заплачет. Слабость она ненавидела.

– Где ты будешь ночевать? – Вопрос Сэма отвлек ее от слез, в чем она так нуждалась.

– Где-нибудь в мотеле переночую. Может быть, в Напа или в Валлехо.

– Там они тебя отыщут. – Он говорил о журналистах.

– Вероятно.

– Ты этого хочешь?

– Нет.

– Тогда возвращайся к нам в дом. Возле главного въезда я выставил охрану – защиту от журналистов. Пресса не будет тебе докучать, а в доме полно свободных комнат.

Келли покачала головой.

– Не думаю, что это выход. И это значит опять прятаться.

– Вовсе не прятаться, а лишь отойти в сторону, чтобы не участвовать в этом цирке, который устраивает пресса.

Его улыбка была неотразимой. Тихонько рассмеявшись, она сдалась.