Всем овладел он, все изведал он,То счастьем, то страданьем награжден,Не зная граней. В бешенстве страстейЗабвенья он искал душе своей.Средь ураганов сердца презиралБорьбу стихий он, схватку волн и скал;Средь исступлений сердца он поройИ господа дерзал равнять с собой;Раб всех безумств, у крайностей в цепях,Как явь обрел он в этих диких снах,Скрыл он, но проклял сердце, что моглоНе разорваться, хоть и отцвело.
IX
Теперь он в книги устремлял свой взор(Был книгой человек до этих пор);Нередко, странным чувством увлечен,На много дней от всех скрывался он;Тогда слыхали слуги (хоть зоветИх редко он) все ночи напролетТревожный шаг вдоль темных зал, где в рядПортреты предков грубые висят.Шептали слуги («чтоб никто не знал»)Что там и голос сверхземной звучал,Что («смейся, кто желает») там инойМог чудеса подметить в час ночной.Зачем бы Ларе череп созерцать,У гроба грешно отнятый опять,Всегда лежащий близ раскрытых книг,Чтобы никто в их тайны не проник?Зачем ему не спать, как все, ночей?Гнать музыку? Не принимать гостей?Нечисто все, — да как тут раскусить?Кой-кто и знал бы… долго говорить!..К тому ж, кто знает, никогда б не могВсе выложить… так, — обронить намек…«Но, захоти он, — о!..» — Так за столомВассалы Лары спорили о нем.
X
Ночь. Искры звезд, сверкая с вышины,К реке зеркальной сплошь пригвождены.Такая тишь! Недвижна быстрина,И все ж, как счастье, вдаль бежит она.Светил бессмертных горний хороводМагически в нее глядит с высот.Вдоль берега — густых дубов стволы,Ковры цветов, отрада для пчелы,Дитя-Диана их бы заплела,Их милому б Невинность поднесла.Река сквозь них вела русло, вияБлестящие изгибы, как змея,Такая тишь, такая благодать,Что призрак бы не мог тут испугать:Ведь все дурное убегает прочь,Увидя эту негу, эту ночь!«Лишь добрым дан столь благодатный миг»,Подумал Лара и, склоняя лик,Пошел обратно в замок: он душойНе мог с такою слиться красотой.Он вспомнил красоту иной страны,Где чище небо, ярче блеск луны,Нежнее ночь, — а сердце, что теперь…Нет! нет! пусть шторм над ним ревет как зверь,Не дрогнет он! Но этот мир и ладНасмешки злой вливают в сердце яд!
XI
Вот он вошел в безлюдный зал; за нимТень по стенам скользила расписным,Где кисть еще хранит обличья тех,Чье все забыто, — и добро и грех.Преданья смутны. Скрыл угрюмый склепИх прах, их скорби — всю игру судеб.А в летописи пышных десять строкДают векам придуманный урок,И — пусть историк хвалит иль бранитТа ложь почти как истина звучит…
