От Сигнальной сопки веет смертью.

Не могу объяснить, откуда это предчувствие, но, думаю, я скоро все увижу сам. Потому что вдруг понимаю, что время течет ускоренно, а я наблюдаю момент из своего недалекого прошлого, который вот- вот пересечется с настоящим.

Призрачный мир живет по своим, призрачным правилам, позволяя мне узнавать многое из того, чего я не должен знать. Но все еще непонятно, зачем я здесь.

Поддавшись неосознанному импульсу, я растекаюсь по управляющим частотам ВИУС, и картина предстает передо мной теперь более полной: пехотинцы в штурмовой броне находятся на боевых постах — в ключевых точках оборонительной системы. На наблюдательных пунктах, возле автоматических орудий внутри базы, у ворот технического ангара, у складов с оружием и боеприпасами. По боевой тревоге подняты все — и подвахтенная, и отдыхающая смена. Пилоты гравилетов находятся в ангаре рядом с машинами, готовые по команде вскочить в кабины и взмыть в воздух, где сейчас кружит лишь патрульная пара.

Всего этого нельзя увидеть сверху, но вся информация стекается в информационно-управляющую систему базы, стоило лишь заглянуть, и она стала доступной.

Гравилет Суреша пролетает над одним из роботов пополнения — старый знакомый «Шершень». Обслуживая роботов Кассида, я немало повозился с этими малыми кработами, да и покатался на таких не раз. «Шершень» всегда мне нравился — маневренный, быстрый, легкий, очень живучий… Два года назад на Двойном Донце мне пришлось «погибнуть» на такой машине, чтобы выиграть бой для людей, на сторону которых я встал… Славная была пробежка. А «смерть» — яркой. Получилось настолько правдоподобно, что до сих пор на Двойном Донце никто не заподозрил об этой ловкой подмене…

Стоило подумать о «Шершне», и все происходит само собой. Я ныряю в боевого робота прямо сквозь приемные антенны, впитываюсь в его оптоволоконные нервы, теку по ним, словно кровь по сосудам. С роботом что-то не так. Жизнь едва теплится в нем, что-то ее усыпило. Не задумываясь, я поправляю его управляющие контуры, легким касанием устраняя неисправности. И робот просыпается в беспилотном автономном режиме. Тысячи видеодатчиков на его броне обшаривают пространство вокруг, к ним подключается радар и детекторы движения. ИскИн робота принимается сопоставлять принимаемые данные с базовыми задачами, заложенными в память. Все спокойно. Врагов нет. Команд нет. Перейти в режим ожидания…

К технике меня тянет сильнее, чем к людям, поэтому я и чувствую биение механической жизни гораздо раньше, чем живых существ из плоти и крови. Но сдается, здесь я все же не из-за него. Я возвращаюсь в кабину Суреша Мидянина, чтобы снова охватить взглядом всю картину внизу. Возможно, так я быстрее смогу понять, что именно упустил…

Вот оно, начинается.

На склонах гор по обе стороны от базы, там, где в скалы утоплены гнезда «кротов», расцветают яркие вспышки. Четыре пары ракет широким фронтом с оглушительным ревом полого уходят в небо, пятная его синеву огненными росчерками и белесыми дымными выхлопами.

Одна пара ракет проходит высоко надо мной. На самом деле звуков я по-прежнему не слышу, здесь подключается воображение, я ведь знаю, как звучат залпы ракет. Что только усиливает ощущение сюрреализма. Это ведь те самые ракеты, которые взлетели по моей команде, когда я находился в «Скорпионе». Я хотел выяснить, что получится, если обрушить их на чужаков, насколько это им навредит. Я помню, что последовало — я спровоцировал ответный удар по базе…

Не эту ли ошибку я должен исправить сейчас? И если ее — то как?

Сейчас последует второй залп. Вот. Эти ракеты даже не долетят. Их прикончат на подлете рванувшие навстречу «шаровые молнии» чужаков… Знание просачивается из ниоткуда — это энергоны, элементы двигательных систем основного корабля-Роя, который сбросил их с орбиты на поверхность земли с помощью доставленного «сеятелем» портала. Отделившись от корабля, они превращаются в автономные боевые устройства…

Вдалеке над горами небо на доли секунды озаряет зарево взрывов, словно там внезапно проносится грозовой фронт.

А вот и они сами.

Энергоны.

Слепящие бело-фиолетовые жемчужины, сгустки бурлящей энергии и беспощадного света, стремительно раздирающие небо в сторону базы и оставляющие сверкающий шлейф ионизированного воздуха.

Мгновенная вспышка боли. Он почувствовал ее даже сквозь вязкую трясину наведенного сна. Не свою — чужую боль. Боль, за которой последовала чья-то смерть. Как путеводный маяк, боль позволила ему зацепиться за реальность, выдрать себя на поверхность.

Лайнус разомкнул свинцовые веки, обшарил затуманенным взглядом светлые стены, вдоль которых располагалось несколько реанимационных коек с медицинским оборудованием. Какого дьявола… Доктор идиот. Тавеллианец только сейчас понял, что и его, и Зайду, не предупредив, вырубили снотворным. Выходка докторишки не несла непосредственной опасности для их жизни, поэтому он ничего и не заподозрил. Лайнус не сомневался, что Зайде, которую он обнаружил на соседней койке, все это тоже чертовски не понравится. Бикаэлка лежала ничком — иссиня-черная голова повернута на бок, с края кушетки свешивались распушенные кончики четырех косичек. Тонкая простыня салатного цвета, прильнув к сильному телу, словно пылкий любовник, тщательно повторяла все его изгибы. Широкая мускулистая спина, тонкая талия, тяжелые литые бедра, рельефно прорисованные округлые холмики ягодиц. Даже во сне лицо бикаэлки выглядело слегка напряженным, а выгнутые брови нахмурены. Паутинная вязь золотистой тату, покрывавшая щеки и лоб, поблескивала в отраженном свете потолочных ламп причудливыми узорами. И простыня, укрывавшая ее тело от шеи до щиколоток, и стандартная койка бикаэлке явно были маловаты — ее ступни, сверкая голыми кофейными пятками, свешивались с края.

Лайнус любил эту красивую рослую женщину. По-своему. Они живут бок о бок несколько десятилетий, за такой срок любого человека начнешь воспринимать как члена своей семьи. Особенно если постоянно находишь взаимопонимание. Для него Зайда всегда — ослепительно красива. И в гневе, и в радости. Он ведь смотрит гораздо глубже, внешность — это еще далеко не все, бикаэлка не менее красива в душе. В том, какой она себя ощущает сама. Для тавеллианца бикаэлка была идеальным донором. Он брал от нее самую малость. Ее сильный организм этого даже не замечал, хотя Зайда конечно же была в курсе. Она не возражала. А Лайнус всегда возвращал сторицей. Он многое для нее делал по ее желанию. Для нее и для Кассида. Для своей команды. Своей семьи.

На откидной подставке, торчавшей из стены рядом с койкой, лежал ее заляпанный кровью жилет, на полу под подставкой стояли пыльные ботинки. Тут же находилась урна, из которой выглядывали окровавленные тряпки. Не слишком-то хозяева базы гостеприимны, одежду никто не позаботился привести в порядок. И не слишком чистоплотные — даже не удосужились выбросить мусор. Сплошная антисанитария. Себя Лайнус обнаружил в том же виде, в каком и заснул, — в одежде и ботинках. Отделался легче, вот и не стали возиться с раздеванием. Тавеллианец сел на скрипнувшей койке, опуская ноги на пол, скользнул взглядом по плотному белому корсету из застывшей медпены, покрывавшему руку от запястья до локтя. Осторожно согнул руку в локте, повертел запястьем. Поврежденная кость никак не давала о себе знать. Ушибленное при падении капсулы бедро тоже никак не отозвалось. Здоров. Вот и отлично.

Взгляд снова остановился на лице Зайды. Пора пробуждаться, компаньон, и приводить дела в порядок. Они и так слишком долго находятся на этой планете. Кассид заждался.

Он мягко позвал ее.

Веки бикаэлки дрогнули. Хорошо. Сейчас придет в себя.

Еще два человека, занимавшие остальные койки в медчасти, тоже в верхней одежде — капитан Семик