Прекрасное начало.
Через положенный промежуток времени появился месье Нигнон, чтобы обсудить меню. Были выбраны: черная икра в сопровождении крошечных стаканчиков водки со льдом, борщ, поскольку Жюльетт никогда его не пробовала, а у месье Нигнона, готовившего его по собственному рецепту, это было фирменным блюдом, перепелиное жаркое. При упоминании последнего блюда месье Нигнон причмокнул губами, закатив глаза, словно не в силах описать его достоинства.
– Любимое блюдо Александра Третьего, отца нынешнего царя, – обратился он к Жюльетт, поскольку Николай уже слышал эту историю. – Я подавал это жаркое каждый раз, когда царь приходил ужинать в ресторан, где я работал в молодости. Ах, Санкт-Петербург! Однажды меня пригласили составить меню императорского банкета! – его глаза заблестели при упоминании об этом событии, которое питало гордость месье Нигнона в течение столь долгих лет. – Но я отвлекся. Вернемся к меню на сегодняшний вечер – могу также предложить телятину в белом винном соусе с подслащенными дикими яблоками.
На десерт Николай заказал свежие ягоды со сливками, которые подавались в серебряных вазочках – подарке царя Александра Третьего шеф-повару после банкета, удавшегося на славу. Было решено, что Николай сам подберет букет вин.
– А почему вы покинули Россию? – спросила Жюльетт. – Ваши способности так высоко ценили.
– Ах, мадмуазель! – месье Нигнон склонил голову на бок, выражая некоторое сожаление. – Меня манил Париж. Париж! Я уже просто не мог жить без него.
– Я вас прекрасно понимаю. Меня так тянуло сюда, пока училась в школе.
Когда месье Нигнон ушел, Жюльетт обратилась к Николаю:
– Знаю, вы приехали сюда, чтобы заниматься скульптурой, но, наверное, тоже скучаете по родине?
– Иногда, – он нахмурился. – Но я очень не люблю внезапно покидать Париж. К сожалению, в последний раз у меня не было другого выбора.
Николай рассказал девушке о тех неотложных проблемах, которые заставили его вернуться в Россию. И надолго.
– Вы поступили правильно. Но как вам удается сочетать творческую работу в мастерской и обязанности в русском посольстве?
– Это компромисс, пойти на него меня заставили. Не обошлось без вмешательства царя. А сейчас я обязан исполнять свой долг.
Жюльетт посмотрела сочувственно:
– Я тоже иду на компромиссы. Трудно, но возможно. Однако, я не смогу всю жизнь соглашаться с Денизой.
Он, казалось, заколебался, желая продолжить тему, но потом передумал и широко улыбнулся:
– Достаточно мрачных тем. Мы здесь, чтобы получать удовольствие от общества друг друга. Что вы хотели рассказать мне о своем платье от Фортуни?
Николай искренне смеялся, пока Жюльетт описывала историю платья, сшитого из выброшенных кусков.
– И сегодня, – радостно закончил она, – я надела его в первый раз!
– Прекрасный способ отметить праздник! Брови Жюльетт удивленно поползли вверх.
– Да! Сегодня мы вновь нашли друг друга!
Хотя его слова прозвучали как закономерное продолжение светской беседы, в интонации прозвучала глубина чувств.
Два официанта принесли икру и крошечные стаканчики с водкой.
Каждое блюдо оправдывало ожидание. Николай и Жюльетт неторопливо наслаждались закусками, поглощенные общением друг с другом, и не замечали никого вокруг.
Жюльетт рассказала о том, что ходила в мастерскую Родена и смотрела работы Николая.
Тот был удивлен.
– Я не знал!
– Но, надеюсь, вы не в обиде?
– Нет, как раз наоборот. Когда это было?
– Через несколько месяцев после вашего отъезда. Я встретила там Антона Гасиля, который сказал, что знает вас. Думаю, он просто забыл о моем приходе.
– Он недавно переехал во Флоренцию… Вы видели обе моих скульптуры?
Жюльетт знала: Николай не ждет от нее похвалы. Он даже передернул плечами, считая свой труд не очень-то заслуживающим внимания. Наверное, как и Роден, всегда не удовлетворен собственной работой.
– Мне они понравились, – спокойно сказала Жюльетт. – Полны жизни и чувств. «Купальщицу», казалось, только что ласкал Посейдон или омыли воды доброго моря.
Если Николай и был удивлен, то ничем не выдал этого. Только веки на мгновение приглушили смятение красивых глаз, будто он был не согласен с ее оценкой.
– А «Атлет»?
– Кажется, что победа для него – своего рода еще одно рождение.